Наряду с гостеприимством, куначеством или обычаем кровной мести социальный институт абречества относится к кругу тем, традиционных для кавказской проблематики; в силу ярко выраженной специфики и некоей "экзотичности" абреки всегда обращали на себя внимание представителей иноэтничного мира.

Своеобразным "золотым веком" абречества стало XIX столетие - время Кавказской войны.

Наряду с гостеприимством, куначеством или обычаем кровной мести социальный институт абречества относится к кругу тем, традиционных для кавказской проблематики; в силу ярко выраженной специфики и некоей "экзотичности" абреки всегда обращали на себя внимание представителей иноэтничного мира. Своеобразным "золотым веком" абречества стало XIX столетие - время Кавказской войны.

Именно тогда к этому явлению было привлечено самое пристальное внимание российского общества. При этом интерес был далеко не академическим. В многочисленных публикациях, авторами которых, как правило, были служившие на Кавказе офицеры, осмысливался опыт непосредственного контакта с реальными абреками, а также предпринимались попытки определения сути абречества, часто понимавшегося однобоко - например, о герое лермонтовской повести Казбиче (прототипом которого служил реальный разбойник Хизбеч) сообщается, что он любит таскаться с абреками за Кубань - служившую в то время границей.

Иной аспект деятельности абреков вскрыл исследователь обычного права народов Северного Кавказа Ф.Леонтович, который характеризовал их как изгоев, исключенных из семьи и рода, то есть вышедших из родовой зависимости и потому лишившихся покровительства и защиты рода. По мнению журнала "Родина", с XIX в. абреками называют кавказцев, борющихся против российской администрации. Преодолевая упрощенные представления органов правительственной пропаганды, современная литература обращает внимание на то, что термин абречества часто объединяет различные явления и в разное время понимается по-разному. В XVI-XVIII вв. абреками именовались главным образом переселенцы, беглецы и изгои, вынужденные (обычно из-за кровной мести) покидать родные края. В период Кавказской войны XIX в. слово абрек становится синонимично понятию "немирный горец". В начале XX в. абрек становится "благородным разбойником", ведущим борьбу с произволом властей. Завершается периодизация последним, четвертым этапом, когда интересующий нас термин действительно идеологизируется, и абрек превращается в участника "антиколониального/антигосударственного движения против России/СССР".

Представления о динамике изменения института абречества во времени, безусловно, справедливы. Однако все перечисленные характеристики являлись реакцией одного и того же общественного института на меняющиеся исторические условия; все типы абреков могли сосуществовать в один и тот же исторический период.

Существует два основных параметра, позволяющих говорить об абречестве как явлении, обнаруживающем отчетливо выраженную преемственность. Во-первых, особое положение абрека по отношению к основному ядру общества, которое можно определить как маргинальное. Во-вторых, ситуация необходимости мести, соответствующим образом выстраивающая поведение абрека по отношению к окружающему миру.

Познакомившись с различными оценками абреков и абречества с позиций иноэтничных авторов, рассмотрим теперь, что по этому поводу думали непосредственно в местной кавказской среде.

Согласно наиболее популярной на Кавказе точке зрения, абрек исполнял покровительственную функцию по отношению к обществу. Так, например, адыгский абрек Махмуд Хатит, прославившийся в начале XX в. на Северном Кавказе не меньше чем знаменитый чеченец Зелимхан из Харачоя, свою абреческую деятельность начал с ограбления богатого одноаульца, везшего деньги в банк Екатеринодара, и затем раздал деньги бедным вдовам. При этом свое благодеяние он совершил тайно. Сохранившиеся до наших дней разного рода истории об абреках, в которых их поведение с позиций интересов общины трактуется как "правильное", народная память удерживает удивительно цепко.

Абрек - человек отверженный, поэтому он не был заинтересован вызывать у одноаульцев враждебность по отношению к себе. В свою очередь община в этих двухсторонних отношениях также должна была занимать совершенно определенную позицию, обеспечивая абреку поддержку и предоставляя ему в случае необходимости пищу и кров. Выдачу абрека кровникам или властям общественное мнение рассматривало как грубейшее нарушение нравственных законов. Не случайно проблема так называемого пристанодержательства (иначе говоря, предоставления крова) являлась для российских властей на Кавказе, пожалуй, наиболее острой в их борьбе с абречеством и сохраняет свое значение и сейчас, несмотря на иную природу разногласий изгнанников с властью.

Принцип взаимоотношений абрека с общиной, о котором шла речь, с точки зрения традиционного сознания соотносится с понятием о норме. В этой ситуации степень автономности абрека, отрыва от общины весьма относительна. Безусловно, в реальной жизни подобный стиль отношений имел место, тем более что миролюбивые взаимоотношения абрека с общиной являлись гарантом относительно безопасного его существования.

Однако данная линия взаимоотношений не была единственно возможной, и поведение абрека далеко не всегда было адекватно представлениям народа о его идеальном образе.

Подобное положение дел было связано с тем обстоятельством, что на цель и смысл существования абрека помимо взгляда "со стороны", то есть общинников, существовал и другой взгляд - "изнутри", его собственный. И здесь интересы общины и конкретного абрека могли частично или даже полностью не совпадать. Ведь месть, которая являлась доминантой, смыслом существования абрека, в равной степени могла быть направлена и на общину, а не только на кровника, мироеда или представителей власти. Отсюда и сложный рисунок его поведения, когда абрек, например, мог вступить в союз с представителями лагеря противника, в лице которого нередко выступала Россия. В этом случае факт сотрудничества с Россией представляет собой не более чем один из способов осуществления задуманной абреком мести.

Представляют интерес некоторые факты биографии Хаджи-Мурата, известного исторического деятеля Дагестана времен Кавказской войны. Версия жизнеописания знаменитого наиба, рассказанная его сыном Гуллой и внуком Казанбием, дает возможность увидеть мотивацию поведения Хаджи-Мурата глазами местных жителей.

Отомстив за смерть аварских ханов, Хаджи-Мурат участвует в военных действиях на стороне России против Шамиля - преемника своего врага имама Гамзата. За совершенные подвиги русские производят Хаджи-Мурата в офицеры. Но в результате интриг недоброжелателей его оговаривают перед Ахмед-Ханом - союзником России и правителем Дженгутая, под командованием которого Хаджи-Мурат находился. Приговоренный к ссылке в Сибирь, Хаджи-Мурат совершает побег и затем переходит на сторону Шамиля.

Через несколько лет, став наибом Хунзаха, он снискал себе славу удачными набегами. При этом часть добычи неизменно выделялась сиротам и вдовам. Свои набеги Хаджи-Мурат проводил не только ради добычи, но и, как карательные акции, ради мести. В дальнейшем Хаджи-Мурат вновь был оговорен мстительными наибами Шамиля, завидовавшими его славе, и Шамиль лишил его наибства в Хунзахе.

Остаток жизни Хаджи-Мурат провел в постоянных скитаниях из одного селения в другое. На пути в чеченское селение Гехи, преданный кунаком, Хаджи-Мурат попал в засаду. Убив предателя, Хаджи-Мурат сдался русским и получил предложение вновь поступить на военную службу.

Обращает на себя внимание тот факт, что, переходя в столь бурное политическое время на сторону противоборствующих сторон, Хаджи-Мурат, тем не менее, не оказывается предателем. Его служба России или Шамилю не шла вразрез с интересами жителей Хунзаха. Верный кодексу чести Хаджи-Мурат не прощал ни малейшей обиды, обрастая многочисленными врагами, с тем, чтобы в конце жизни оказаться в политическом и социальном вакууме. Жизнь Хаджи-Мурата это жизнь типичного абрека, с той лишь оговоркой, что наибство, высокое социальное положение, которое он занимал на протяжении долгого времени, находятся на первом плане его биографии и заслоняют другую, не менее важную составляющую его жизни.

Одиночество (а именно на этом фоне протекала жизнь абрека) как форма существования рассматривалась в народной традиции далеко не однозначно. Представление об опасном для человека состоянии одиночества выражено в фольклоре совершенно определенно. Места обитания абрека, где протекали долгие годы его скитальческой жизни в отрыве от людей, согласно народным представлениям были населены многочисленными демоническими персонажами. Живой человек не может находиться здесь длительное время без риска подвергнуться нападению со стороны обитателей "другого мира". Абрек должен был стать одним из этих обитателей лесов и гор Кавказа, для чего требовалось изменить свою человеческую сущность и приобрести свойства инородного существа. Абрек, как представляется, проходил обряд уподобления представителям мира инобытия через утрату своего человеческого начала - в первую очередь через утрату присущего человеку нравственного комплекса: сострадания, личной привязанности, жалости, любви. В чеченской героической песне об абреке Гехе на крик героя отзывается только волк:

"Серый скиталец, свирепый боец,
Не выносящий ярмо и опеку,
Верную дружбу принес он абреку,
Слились две злобы двух буйных сердец".

Как правило, уйти в абреки человека заставляли обстоятельства экстраординарные. Месть абрека в этой связи становилась явлением долговременным, если не бессрочным. Став абреком, человек уже не принадлежал самому себе - он становился в известном смысле орудием своей мести. Абрек, как отмечал один из авторов конца XIX в., "пользуется среди народа прочным, почти религиозным уважением...".

Мистический союз с духами не мог пройти для человека бесследно. В народном сознании существовало представление о безумии абрека, как следствии его общения с духами. Абрек брал на себя большой нравственный груз, который начинал постепенно трансформировать его личность.

В мистическом плане человеческая сущность начинала вытесняться демонической составляющей. Отсюда еще один фольклорный образ - образ абрека, испытывающего непреходящую жажду крови, практически уже собственно демона, утратившего всякий контроль над собой. Тем не менее, абрек не заносился в "черные списки". Существовало представление об особой миссии абрека с вытекающим из этого выводом о неправомерности осуждения его действий с общечеловеческих позиций, так же как невозможно осуждать стихийное бедствие, несущее смерть или разрушения.

Образ абрека своей двойственностью вызывал у местного населения в равной степени противоречивые чувства ужаса и уважения. Желание никогда не встречаться с абреком в реальной жизни дополнялось постоянной привлекательностью этого образа у местного населения, что подтверждается многочисленными песнями, легендами и сказками. Хотя современные преступники Кавказа унаследовали у романтических абреков разве что жестокость, ставшую для них нормой жизни, было бы ошибкой забыть о предрассудках, которые может вызывать их деятельность у местных жителей.

Юрий Михайлович Ботяков - кандидат исторических наук.

abrek.org