У народов Северного Кавказа абреками называли изгнанников из рода, ведущих скитальческую и разбойничью жизнь. Вероятнее всего, слово «абрек» произошло от осетинского слова «абыраег», или «абрег» — то есть скиталец. Лишь постепенно понятие «абрек» приобрело значение разбойника и бандита.

Очень долго русское общество смотрело на горцев сквозь поэтическую призму, и в произведениях русских писателей и поэтов были созданы чарующие образы горцев – Исмаил-бека, Хаджи-Мурата, Казбича, Бэлы и других «детей гор». Шли годы, поэтический флер постепенно и безвозвратно таял, и наступило время суровой прозы бытия.

Так русские власти на Кавказе столкнулись с абрекским движением. Разбойничьи промыслы горцев были описаны еще в начале XIX века в классической книге Броневского «Кавказцы», где автор довольно живописно, рассказал, как чеченцы, рискуя жизнью, переправлялись через Терек и два-три дня ждали у дороги появления какого-либо одинокого купца или офицера, хватали его, и, привязав к бревну, переправляли через реку в свои владения. Связавшись с властями или близкими похищенного, разбойники возвращали его, часто получая хорошие деньги за своего пленника.

Разбойничий промысел имел, прежде всего, экономические причины, ведь как не трудись, большого урожая в горах не получишь. Занятие скотоводством тоже не спасало. Все это толкало горцев на разбои и грабежи. Недаром многочисленные каменные башни в горах предназначались для укрытия в них ворованного скота. Существовало правило: если успел загнать украденный скот в башню и закрыть ворота, то он становиться твоим.

Свою роль в развитии абречества на Северном Кавказе и в Закавказье играла и кровная месть. По обычаю, всякое тяжелое оскорбление, увечье или убийство должны были быть отмщены соответствующим образом. В случае убийства родичи убитого объявляли кровную вражду убийце и его ближайшим родственникам (за исключением детей, женщин и глубоких стариков), то есть старались убить их в свою очередь. Если убийца скрывался или умирал по другой причине, вражда продолжалась, и главным объектом мести выбирался его отец, брат или взрослый сын, который должен был заплатить своей жизнью за чужую вину. В ответ на оскорбление женщины, захват земли, ранение или убийство, горцы отвечали убийством обидчика. Кровная месть распространялась и на весь род кровника.

В горском обычном праве (адат) была возможность прекратить распространение кровной мести. Это «маслаат» — мировое соглашение с выплатой значительного штрафа пострадавшей стороне, а также убийцу, а иногда и его ближайших родственников в качестве наказания выселяли за границы общины.

Но в ряде случаев (изнасилование женщины, или девушки, а также лишение семьи горца родовой чести) кровную месть практически было невозможно остановить. Она переходила из поколения в поколение, до уничтожения или переселения в другую местность одной из враждующих семей. Случалось, что вражда между родами кровников велась более 150 лет.

Приход русских на Северный Кавказ коренным образом изменил отношение к разбойничьим нравам горских племен. Царская администрация придерживалась здесь принципов, выраженных одним из «генералов-покорителей» Евдокимовым: «Первая филантропия – своим. Горцам же я считаю предоставлять лишь то, что остается на их долю после удовлетворения русских интересов..». Естественно, чеченцам, ингушам, дагестанцам и другим народам доставались крохи государственного финансирования.

Лучшие земли на Северном Кавказе были отданы либо в казну, либо казачеству, считавшемуся опорой царской власти. В горах же земли удобной для пашни было очень мало и небольшими участками (чаще всего не более десятины), стоила эта земля очень дорого и обрабатывалась с большим трудом. Один из депутатов Государственной Думы от Терской области так описывал положение с землей на Северном Кавказе: «…Вы себе представить не можете, какими ничтожными земельными наделами владеют чеченцы… Если вы спросите у горца, сколько у него земли, он скажет вам, что земли столько, сколько поместиться у него под буркой…».

Серьезным фактором пополнения рядов абреков являлись так называемые «пришлые люди», особо многочисленные в горной части Чечни и Ингушетии. «Пришлые люди» — это те, кто по тем или иным причинам бежал из родных мест и укрывался в горах. Чаще всего это были кровники, бежавшие из родных мест из-за совершенного ими убийства, или иного преступления. В небольших горных аулах они иногда составляли половину всего населения. По законам горского гостеприимства «пришлые» имели право пользоваться общественной землей, но естественно, что доходов для жизни катастрофически не хватало и чаще всего «пришлые» добывали свой хлеб грабежами, разбоями и убийствами.

Приход русских на Северный Кавказ и в Закавказье оказал свое влияние на институт кровной мести. Русское правительство причисляло кровную месть, и преступления связанные с ней, к тягчайшим уголовным преступлениям. Был наложен запрет на рассмотрение дел связанных с кровной местью по адату, подобные преступления должны были расследоваться лишь в русских военных судах. Отныне кровник уже не мог откупиться выплатой штрафа, либо высылкой за границы своей общины, теперь по русскому законодательству ему грозила высылка в Сибирь, либо каторжные работы.

Дореволюционные исследователи утверждали, что и помимо кровной мести «туземцы» вообще очень мстительны: «Ни один туземец не успокоится до тех пор, пока не отмстит за действия или мнимую обиду, в особенности, если она нанесена туземцами же». В ход шли самые разнообразные виды мести, не только убийство, но и поджог строений, сена, хлеба в скирдах, кошение на полях хлеба и кукурузы до их зрелости, калечение скота (подрезание жил у лошадей, обрезание хвоста и т.д.), и, наконец, просто ложные доносы и обвинения своих соплеменников в разных преступлениях.

Все эти обстоятельства в той или иной мере вели к росту «пришлых людей» в аулах Чечни, Ингушетии и Дагестана, ведущих отшельнический и преступный образ жизни.

В чеченских устных преданиях можно встретить имя первого чеченского абрека – Вары. Его имя гремело в горной Чечне еще с начала 60-х годов XIX века, сразу же после окончания длительной войны Шамиля с русскими войсками. Этот абрек пользовался большой известностью среди горского населения, и оставил о себе память, как о бесстрашном и храбром воине. В 1865 году Вара погиб близ селения Новые Атаги, в результате перестрелки с взводом драгун. Немаловажный факт – гибель абрека напрямую связывали с предательством его соплеменника, наиба (окружного пристава) Мударова.

В конце XIX — начале XX вв. официальная статистика в Кавказском крае (Северный Кавказ и Закавказье) отмечала значительный рост преступлений, особенно убийств и разбоев. Так если в 8 судебных округах Европейской России на один миллион жителей приходилось 29 осужденных за убийство, и 8 осужденных за разбой, то в округе Тифлисской судебной палаты эти цифры были более высокими: за убийство – 85 человек, и 13 – за разбои.

Все исследователи отмечают одну особенность развития абреческого движения на Северном Кавказе и в Закавказье. Рост абреков в этих регионах наблюдался в моменты ослабления государственной власти, и в свою очередь значительное снижение абреческого движения в период усиления государства.

Самым «беспокойным» районом на всем Северном Кавказе считалась Терская область. В неё входили Владикавказский, Хасавюртовский, Нальчикский, Грозненский, Веденский округа и Сунженский, Кизлярский, Моздокский и Пятигорский отделы. В округах, в основном проживало горское население, в отделах – преобладало казачье. В области постоянно происходили стычки между казаками с одной стороны, и чеченцами и ингушами с другой. Власти сообщали в Санкт-Петербург, что эти конфликты приносят области большой материальный ущерб и человеческие жертвы, однако реакция императора Николая II на донесениях была, мягко говоря, своеобразной: «По моему мнению, именно это средство и поддерживает в терских казаках их дедовскую удаль, а посему принимать мер к смягчению обстановки нет никакой надобности». По мнению венценосца, лишь присутствие значительной прослойки русского населения, прежде всего в лице «удалого» терского казачества, как стальным обручем скрепляло в пределах многочисленные горские народы, и в первую очередь, чеченцев и ингушей.

Случаи абречества стали распространяться на территории Терской области где-то с конца 80-х годов ХIХ века и к первому десятилетию ХХ века приняли довольно серьезные масштабы. В 1910 году было совершенно 3 650 вооруженных нападений и грабежей. Начальник области подчеркивал, что все эти «преступные проявления» были направлены на повальное пленение зажиточных обывателей и систематическое уничтожение «верных своему долгу чиновников администрации». И это лишь наиболее опасные действия абреков, а были еще нападения на почтовые кареты, поезда, отделения банков и казначейства, магазины и лавки, угоны скота и лошадей.

Историки всегда пытались разделить абреков на две группы. Первые – это те, кто «…выступал против колониальной политики царизма и её проводников», а вторые – те, кто занимался грабежами и разбоями в целях личного обогащения, став обыкновенными разбойниками. Но все же те методы, которыми абреки боролись с царской администрацией, — грабежи, убийства, похищения людей и кражи, так или иначе, ставили их на одну доску с обычными уголовными преступниками. И для русских властей на Северном Кавказе абреки никогда не были «политическими преступниками».

Говорить об общей численности абреков довольно трудно. Осетинский исследователь абреческого движения Дауд Гатуев (известный писатель, расстрелян в 1937 году, как «враг народа») в своих материалах приводил список более 20 крупных чеченских и ингушских абреков.

Вот незамысловатая история жизни и смерти абрека Османа Мутуева, действовавшего в Грозненском округе. Он происходил из видного чеченского рода, прославившегося в войне против русских под началом Шамиля, но сам Осман с юности не помышлял о лаврах воина и мятежника. Он учился в Грозненской казенной горской школе и по окончании её готовился стать переводчиком на государственной службе. Судьба распорядилась иначе: Осман рано потерял родителей и близких, об учебе пришлось забыть и вернуться в родной аул, где он фактически стал считаться «пришлым». Мутуев занимался сельским хозяйством, кое-как сводил концы с концами и ни в чем противоправном замечен не был. Но в округе были нередки случаи грабежей и воровства, а русская администрация требовала от общества аула выдать всех «порочных» (т.е. замешанных в кражах и разбоях) для выселения их в Сибирь в административном порядке. В приговор общества в основном попали так называемые «байгуши» (безродные), за кого не кому было заступиться, и среди них – Осман Мутуев. Как «порочный элемент» по приговору мирского суда аула он был выдан в руки русских властей, а впоследствии выслан в Сибирь.

ежав из Сибири, и вернувшись на родину, Мутаев не стал скрываться от властей и подал прошение на имя начальника области с просьбой разобраться в его «деле» и разрешить проживание в ауле. Начальник области, генерал Толстов, проявил к беглецу чуткость: он рассмотрел заявление, нашел Мутуева невинным и разрешил остаться. Но враги Османа не унимались, он опять был «выдан» односельчанами как преступник, выслан в Сибирь, бежал и, вернувшись в горы, стал абреком.

Чиновники русской администрации так отзывались о Мутуеве: «Это был умный, и если можно так сказать, благородный разбойник. Став жертвой несправедливости общества, он глубоко относился к чужой беде. Все обиженные находили защиту в личном и строгом суде Мутуева. За это население всегда и везде оказывало своему защитнику радушный прием и называло его своим князем».

Осман убивал лишь своих «кровников», тех, кто заслал его в Сибирь, грабил местных чеченских и русских богачей, брал в заложники туристов, путешествовавших по Кавказу. Последних он грабил, но никогда не убивал. Так в июле 1905 года Мутуев с сообщниками на Керкетском перевале убили чеченца-проводника и взяли в заложники трех русских туристов. Женщина, жена одного из пленников, сразу была отпущена на свободу. Оставшиеся в руках Мутуева мужчины две недели перевозились из аула в аул, пока не были освобождены в 10 верстах от Аргуна, после получения абреками выкупа в две тысячи рублей. За бандой Мутуева власти устроили настоящую охоту, причем проводниками казачьих отрядов, как правило, выступали «кровники» Османа. В одном из аулов погоня настигла абреков, завязался бой, двое из них были убиты, а тяжело раненый Мутуев укрылся в родном ауле. Еще до подхода главных сил отряда «кровники» окружили саклю, где находился раненый, и потребовали у хозяев его выдачи. Все мольбы пощадить умирающего и не заставлять их нарушать горского гостеприимства, услышаны не были. Пришлось хозяевам завернуть Османа в бурку и вынести во двор на расправу «кровникам». И абрек Мутуев, как писал современник «…был расстрелян с чисто азиатским озверением».

ля контраста и полноты картины расскажем об абреке Иски, наводившем ужас на горское и русское население в окрестностях Грозного. Современник так набросал его портрет: «…маленького роста, тощий с черным лицом и со злым выражением в глазах, он всей своей фигурой напоминал обезьяну». В 1886 году Иски сыграл важную роль в групповом побеге заключенных из тюрьмы: «…во время прогулки … подошел к часовому и медным чайником ударил его по голове. Затем, выхватив у него ружье, убил еще одного часового и караульного унтер-офицера…». Разделавшись с караулом, Иски вместе с другими арестантами бросился через стену и ров к Сунже и, переплыв её, скрылся в лесу на другом берегу. Отличительной чертой его преступлений стала звериная, бессмысленная тяга к убийству: Иски убивал всякого, кто только попадался ему на пути, причем иногда даже не грабил свои жертвы. Таких зверей в человеческом облике одинаково ненавидели все местные жители вне зависимости от национальности, вероисповедания и социального положения. Человек-зверь платил им той же монетой…

Начальнику Грозненского округа полковнику Чекунову надоела эта «война» Иски, и он организовал на него настоящую облаву, причем казаки-охотники двинулись на стрелка с неожиданной стороны – с гор, чтобы выгнуть его на равнину. Уже в первый день было открыто логово – высокая чинара в лесу. Затравленный и утомленный беспрерывным преследованием бандит бежал на равнину и затаился на одном из кукурузных полей. Здесь его сморил сон, и он задремал в обнимку со своим ружьем. Обнаруживший Иске местный пастух так и зарезал его во сне…

Еще одним «серьезным и предприимчивым» абреком был ингуш Сосламбек Гороводжиев (по другим данным – Саламбек Гасаоджиев). Современники писали, что Сосламбек производил на товарищей магическое действие своей неустрашимостью и безумной отвагой. В бумагах начальника Терской области сохранилась такая характеристика этого ингушского абрека: «За ним абреки шли на верную смерть, в самый центр города, отдаваясь прямо в руки войскам. Кроме храбрости Сосламбек отличался необычайной силой воли, умением не теряется в минуту опасности, и главное, — беспощадностью. Безумная храбрость Сосламбека – это идеал, которого желал бы достигнуть любой абрек». Для поимки Сосламбека была организована специальная казачья команда, и после пяти месяцев беспрерывных поисков, погонь и перестрелок в ноябре 1910 года абрек Гороводжиев был схвачен и повешен во дворе Грозненской тюрьмы.

Для подавления движения абреков русские власти принимали самые жестокие меры – выселение жителей селений, заподозренных в укрывательстве разбойников, обложение селений крупными штрафами, устройство показательных экзекуций. Так в одном из приказов областного начальника предписывалось – «…расстрелять жителей хутора Кули Грозненского округа, строения сжечь, хутор сравнять с землей…». Но, надо, заметить, что подобные методы применялись лишь в отношении тех селений, которые стали настоящими рассадниками абречества и фактически существовали за счет разбоев, краж и бандитизма.

Массовой практикой стало и наложение контрибуции на те селения и аулы, где «окопались» абреки. Прибывший военный отряд предписывал в течение 2-3 дней сдать властям определенное количество винтовок, револьверов, патронов и кинжалов. За несданное оружие с жителей взыскивался значительный денежный штраф. Вот один из таких примеров: жители селения Старые Атаги «за укрывательство абреков» в трехдневный срок были обязаны выдать прибывшей воинской команде 100 винтовок, 2 тысячи патронов, 500 кинжалов. Чеченцы не смогли собрать указанное количество оружия, тогда власти обязали выплатить за каждую несданную винтовку по 50 рублей, несданный кинжал – 10 рублей, патрон – 50 копеек, а также выдать всех «порочных» односельчан.

Помимо регулярных войск в борьбе с абреками принимали участие и специальные команды (или как их именовали – временно-охотничьи отряды). Народ туда подбирался бывалый и опытный, такие же сорвиголовы, как и сами абреки. Один из терских казаков на вопрос: «Почему он идет в отряд?» ответил: «Я люблю эту охоту на зверя, обороняющегося равным оружием!». Особыми были и условия отбора в эти отряды: оплата – более 400 рублей в год, бесплатное обеспечение оружием и боеприпасами, верховым конем и одеждой, обещание разных знаков отличия и почетной государственной службы. Такие команды действовали зачастую успешнее войсковых частей и не менее жестоко…

Так как многие высланные «порочные люди» часто убегали с административного поселения, а то и из сибирской каторги, власть решила направлять пойманных абреков и их пособников на остров Чечень в Каспийском море. Бежать оттуда было трудно, хотя и находился остров всего лишь в 150-200 верстах от родных абрекам мест. Жители Каспийского побережья называли остров «гиблым местом», да и имя у этого небольшого островка появилось лишь тогда, когда на его берег высадили первую партию высланных чеченцев. Для узников, привыкших к чистому горному воздуху, богатой растительности, свежей пище и ключевой воде, пребывание на пустынном острове оборачивалось болезнями и быстрой смертью. Тюремное начальство именовало этот островок «наш местный Сахалин», сравнивая его со страшной сахалинской каторгой.

К началу 1911 года абречество на Тереке стало стихать. Воинские команды расправились с десятком влиятельных и опасных абреков и их последователями, одних убили в стычках или казнили, других сослали в Сибирь или на остров Чечень. А после убийства в 1913 году «великого» Зелимхана абречество поутихло вообще и к началу Первой мировой войны перестало быть постоянным фактором дестабилизации на Северном Кавказе.

Нечто подобное тому, что происходило в Чечне и Ингушетии, в конце ХIХ – начале ХХ вв. имело место в Дагестане, Азербайджане и Грузии, там тоже хозяйничали разбойники, именовавшие себя «абреками».

Банды абреков Али-Бабы и Мамед-Али действовали независимо друг от друга в 1905-1907 гг. в Дагестане. Оба главаря были лезгинами, оба бежали с каторги, оба возглавляли разбойничьи ватаги, только Али-Баба грабил на Каспийском побережье, а Мамед-Али – в нагорной части Дагестана.

Объектом преступной деятельности банды Али-Бабы стали более сотни рыболовных промыслов Каспия от Баку до Петровска и богатые садоводы и купцы Дербента, которых абреки обложили «взносом соразмерно их операций и доходов». Рэкетиры с кинжалами вызывали такой трепет у купцов и предпринимателей, что жители ближних горных аулов решили воспользоваться ситуацией. В рыболовные артели стали являться люди в бурках и требовать от имени Али-Бабы положенную «мзду». Когда настоящий Али-Баба узнал об этом, то пришел в ярость и жестоко посчитался с «самозванцами», зарезав двух-трех, чем отбил охоту пользоваться его «славой».

Тем временем банда Мамед-Али так восстановила против себя горское население Дагестана, что была вынуждена перебраться на равнину. Их главарь не знал, что принял роковое решение: к этому времени для борьбы с абреками был уже сформирован отряд из пеших казаков-охотников под началом войскового старшины Вербицкого и дагестанских джигитов Конно-дагестанского полка под командой ротмистра Доногуева. Первыми казаки и джигиты перебили банду Али-Бабы – сам главарь получил пулю в голову, а его сообщники частично перебиты, частично пленены. Затем наступил черед Мамед-Али, задумавшего сунуться в сады Дербента, где его ждала засада. Все его бандиты взяты в плен и убиты у ворот дербентской тюрьмы при попытке к бегству.

Лезгинская шайка абреков Мешады-Меджида включала дюжину головорезов и действовала в 1880-х годах в Дагестане и Азербайджане, на территории Кубинского уезда Бакинской губернии (пограничный с Дагестаном уезд). Как-то раз они появились у моста через реку, на полпути от Дербента к Кубе и останавливали у моста всех, кто только ехал с обеих сторон. «Так как мост был в овраге, и издали не было никаких признаков шайки, то всякий, кто ехал, совершенно неожиданно попадал в капкан. К трем часам дня с обеих сторон образовался затор, больше чем в 100 различных экипажей, фургонов, повозок, дорог, арб и пр. Не совершив не только ни одного убийства, но, даже не обидев никакого действием, Мешады-Меджид спокойно отобрал у всех деньги и все, что было ценного, и в три часа дня распустил всех по своим дорогам…». После этого удачного предприятия шайка затихла на несколько месяцев. Неуловимый Мешады-Меджид был схвачен – его выдал один из товарищей, соблазнившись крупной наградой за голову абрека. И Мешады-Меджида повесили в Кубе при стечении десяти тысяч лезгин, пришедших посмотреть, как встретит смертный час знаменитый разбойник.

В конце XIX века в Азербайджане разбойничали так называемые «качаги» (беглецы), аналогичные абрекам Чечни, Ингушетии, Дагестана. Качаги, как правило, имели поддержку местного населения, многие были неуловимы и десятки лет вели партизанскую войну против царских властей и беков – азербайджанских ханов.

По сообщениям прессы тех лет, наиболее известным был качаг Наби. Он совершал налеты на богатых обывателей, грабил почтовые кареты, магазины и лавки, убивал полицейских и местных стражников. Банда Наби постоянно перебегала из российского Азербайджана в Персию (Иран) и обратно. Переправляясь через реку Аракс, качаги Наби участвовали в восстании крестьян Южного Азербайджана против иранских властей.

Вместе со знаменитым качагом в набег ходила и его жена Хаджер. В июле 1894 года в ожесточенной стычке с бекскими стражниками близ селения Гюрдживан был убит младший брат Наби — Мехти. Качаг в отместку за смерть близкого родственника учинил расправу над жителями этого селения, поддержавших стражников. Опасаясь ответных действий, Наби спрятав жену и имущество в селении Чичекли, переплыл пограничную реку Аракс, и укрылся в Персии. Отряды зангезурского и нахичеванского уездных начальников совершили налет на Чичекли и захватили там жену Наби. Хаджер тут же была этапирована в крепость Геруси. Вернувшийся из Персии Наби с большим отрядом сторонников осадил крепость, и потребовал от её начальника немедленно выдать свою жену, что и было немедленно сделано.

Для русской администрации в Азербайджане отряд Наби был головной болью около десяти лет, дипломатические агенты России вели активные переговоры с Персией и Турцией (Наби успел побывать и там) о совместных усилиях «…по уничтожению этого зловредного разбойника и бандита». Правительства России, Турции и Персии обещали «..лицам, убившим Наби, или отличившимся при убийстве» выплатить внушительную денежную сумму, выделить ценный подарок, а также представить к поощрению по службе и наградить медалью.

Во время одного из разбойничьих набегов Наби оказался в селении Ларни, что на границе между Персией и Турцией. Ночью его отряд был окружен несколькими ватагами таких же «вольных людей», подкупленных иранскими и русскими правительственными агентами. В разыгравшейся резне отряд Наби был разгромлен, а сам главарь убит. Это произошло в марте 1898 года.

После смерти Наби русским властям удалось подавить движение качагов в Азербайджане довольно быстро. Вновь качагское движение возродилось уже в годы Первой русской революции. Отряды качагов наводнили Нухинский и Елизаветпольский уезды (Елизаветпольская губерния), Геокгайский (Гокгайский), Кубинский и Ленкаранский уезды Бакинской губернии. Наиболее дерзкими местное начальство считало отряды качагов под водительством Кандала Наги, Мамеда Гасана Модуша оглы, Дадаша Бали, Дали Али, Кербалая Аскера и других.

Русские власти были вынуждены ввести в уездах этих губерний вначале «положение усиленной охраны», а затем и военное положение, так как «брожение среди мусульман» выразилось в массовых угонах скота, повсеместных разбоях и нападениях на беков, купцов, зажиточных крестьян, сопротивлении властям, налетах на войсковые отряды и команды. В многочисленных сообщениях русской администрации о положении дел в ряде уездов Бакинской и Елисаветпольской губернии утверждалось, что «…владельцы не могут находиться, без риска попасть в плен. Владельцев, управляющих часто берут в плен. Все население в ужасе, умаляет принять быстрые энергичные меры, иначе существование становиться невозможным».

Наиболее «зараженным» качагами считался Ленкаранский уезд Бакинской губернии, особенно его т.н. нагорный район. Природные условия (дремучие непроходимые леса, гористая местность) стали прекрасным убежищем для разбойников, и сильно затрудняли их поиск. Дело дошло до того, что «повсеместное развитие разбоев приняло такие размеры, что сообщения по уезду возможны только с вооруженной охраной».

Местное «туземное» население всячески поддерживало качагов, в частности отказывалось «выдавать разбойников администрации», а при расследовании разбоев и налетов не только не давало «уличающих показаний, но и всеми мерами скрывало следы преступлений». Бессилие местной власти привело к тому, что главарь самого крупного качагского отряда Гаджи Ага объявил себя «ханом», и «…осел на постоянное жительство» в селении Альма, которое приказал именовать «своей столицей».

В Ленкарань был направлен крупный отряд из казаков и стражников для подавления качагского движения. Для приведения местного «татарского населения» (так в то время русские называли азербайджанцев) в повиновение применялись те же методы, которые власти применяли на Северном Кавказе – наложение штрафов и контрибуций, изъятие оружия, обстрелы непокорных селений, высылка «порочных людей» в Сибирь.

Одновременно была организована масштабная операция по поимке главного уездного вождя качагов Гаджи Аги. С марта по август 1906 года казаки и стражники провели в постоянных погонях и перестрелках с неуловимыми качагами. В итоге им удалось блокировать отряд качагов в селении Розговское. На требование выдать разбойников, местное население ответило отказом. В ответ войска окрыли артиллерийский огонь, затем казаки и стражники вступили в село, в результате перестрелки большая часть качагов была убита, остальные (в том числе и сам Гаджи Ага) были взяты в плен.

С осени 1906 года властям удалось значительно сбить волну грабежей, разбоев и убийств, и вскоре она совсем сошла на нет. На территории Азербайджана еще оставались отдельные небольшие отряды качагов, но история даже не сохранила имена этих новых «разбойников», и в народных сказаниях осталось лишь имя Наби, Гаджи Аги, Дадаша Бали.


М. Тумшис, А.Папчински

abrek.org