Приключенческая повесть «Последние дни Зелимхана» написана по ранее неизвестным архивным документам. Несколько отрывков из нее печаталось на страницах нашей газеты. Встретившись с людьми, знавшими Зелимхана, с его дочерьми, былыми сподвижниками, автор учел их замечания и советы. Сегодня мы печатаем главу из доработанного варианта повести.

Декабрьским холодным вечером у князя Коралова были в гостях поручик Константинов и подъесаул Агей Федюшкин. Отужинав, офицеры перебрались из гостиной в кабинет хозяина. Играли в карты, тянули сладковатый, добрый чихирь, болтали с княгиней Анной Алексеевной. Разговорились про Зелимхана.

— Ушел, подлец, от Котиева, как ни искали следов даже не осталось.— рассказывал поручик. Княгиня тяжело вздыхала

Федюшкин со злобой добавил: «Окружили его имя ореолом святости, гимназистки , стишки о нем пописывают. Земская почта открытки с портретами выпускает. Говорят что в то время как мы его разыскиваем, Зелимхан прогуливается по городам в офицерских погонах, участвует в карнавалах». Федюшкин по казачьей привычке хотел от возмущения сплюнуть на расстеленный, на полу большой персидский ковер, но вовремя спохватился и продолжал: «А он же, Зелимхашка, стервец, и по-русски то пары слов чисто не скажет в балах участвует! Пастух. Простой чеченец со свирепой мордой, тьфу!»

— Вы так описываете его, будто встречались, — заговорила княгиня.
— В моей сотне казакует Степка Бухарцев, он знал абрека хорошо, спирт, говорит, глушит ведрами, только вином подкрашенный, — не удержался, чтобы не приврать подъесаул.
Поручик Константинов только поморщился от его слов.
— Как, ваше сиятельство,— обратился он к Коралову; — накажем господина подъесаула за разговоры...
— Нет, отчего же, меня в этом пастухе и поденщике-каменщике, — процедил хозяин дома,— удивляет знание военной науки, всякие рейды, марши, переходы.
— А как популярность заимел, — продолжал Федюшкин, не заметив открытой насмешки,— в мечетях молится при стариках. Если уж я такой разбойник, пусть
первая пуля сразит меня в угоду Аллаху. А горцы после очередного его разбоя говорят: святой человек Зелимхан, не берут его пули врагов.

В 12- м часу ночи начальника Веденского округа неожиданно позвали к телефону. Спустя некоторое время Коралов возвратился весь сияющий, с загадочной улыбкой.
— Господа, прошу по казармам, все части немедленно поднять в ружье, будет интересное дело,— потирая руки, Коралов добавил: — Командовать отрядом буду я.
— И кому это приспичило поздно ночью беспокоить людей?— рассердилась княгиня.
—Пока дойдем, начнется утро,— собирая караты успокоил Федюшкин.

Как только офицеры ушли, Коралов заявил взволнованной супруге:
— Зелимхану теперь конец. Агенты обнаружили его местопребывание, сидит, как волк, в пещере у аула Харачой.
— Конец, конец, - передразнила мужа княгиня, — сколько раз вы его ловили, убивали, арестовывали, а он все жив и на свободе вас, дураков, за нос водит.
Коралов не обиделся на сказанное женой. - Теперь уже недолго осталось ходить», — пообещал князь, пристегивая к ремню револьвер и саблю.

Под утро харачоевцев разбудил конский топот, стук многочисленных подвод и лязганье оружия. Сонные люди поднимались на крыши саклей, смотрели в подслеповатые оконца. По кривым улочкам аула шли войска, на сытых конях ехали драгуны, казаки, всадники — дагестанцы, партизанские командиры из ингушей, чеченов, татар. На подводах и арбах везли пулеметы. Когда рассвело, в сторону гор прогромыхали четыре упряжки с легкими полевыми орудиями.

Князь Коралов поднес к глазам бинокли. В утренней дымке лежала заснеженная вершина Харачой. Ниже, почти на уровне леса, на южном склоне горы, виднелось еле заметное черное пятнышко.
Подъесаул Федюшкин в теплой шубе, подбитой медвежьим мехом, в пушистой белой папахе, подъехав к Коралову, доложил: — Пещера окружена со всех сторон. Вход в нее заложен саманом и камнями, окрашенными под цвет скалы. Разбойник, по всем данным, скрывается там. Разрешите начинать атаку?

К пещере, прилепившейся почти к отвесной скале, вела узкая обледенелая тропинка. С трех сторон ее окружала пропасть. Прапорщик стражи Гамиев несколько раз крикнул разбойнику — сдаться без боя. Из пещеры никто не отвечал. Тогда по обледенелому скату вверх поползли солдаты и кровники Зелимхана из чечен и ингушей. Люди с трудом цеплялись за мерзлые выемки, за прошлогоднюю жухлую траву, срывались, катились вниз по тропе, сбивали остальных.

Кавказцы, более привычные к горам, были недалеко от входа, когда из узкой бойницы, выдолбленной в скале, раздался резкий и мелодичный выстрел. Зелимхан стрелял редко и наверняка. Партизаны и солдаты, потеряв надежду подняться по тропе, попробовали с вершины набросать к входу сухих веток, чтобы потом поджечь и под дымовой завесой подобраться к ней. Но обледенелые скаты не держали хворост — он скользил в пропасть.

Во второй половине дня Коралов отдал приказ открыть огонь из пулеметов и поднять на гребень пушки.Еще через час началась новая атака. И опять из пещеры запели мелодичные выстрелы винтовки абрека. Князь Коралов забеспокоился. Приближались быстрые зимние сумерки, люди целый день не ели. Курящим было легче, те курили цигарки и накурились до головокружения. Подъесаул Федюшкин отшвырнул пустую коробку из-под папирос, уже вторую, подполз к группе казаков, попросил махорки. Степан Бухарцев протянул подъесаулу кисет. Его сосед, вос-пользовавшись, спросил офицера: —Заночуем, наверное, ваше благородие?

Федюшкин, свертывая козью ножку, кивнул на Степана и буркнул: — А вот спроси у его дружка. Бухарцев весело улыбнулся: «Дружок! Я уже за этим дружком гоняюсь несколько лет, один раз даже поцеловался с абречьей пулей, пролежал в лазарете несколь-ко месяцев, в общем, слава богу, выкарабкался».

Артиллеристы обещали поднять орудия только к утру, и, расставив вокруг пещеры караулы, обозленный Коралов с адъютантом поехал ночевать в аул. Федюшкин остался за старшего.
В укрытиях запылали костры. Люди набивали котелки снегом, и пили без сахара и хлеба кипяченую воду. Изредка кто-нибудь для проверки открывал огонь по пещере, и сейчас же оттуда раздавались ответные выстрелы, долго отдававшие эхом в ночных горах.

Уже около шести часов утра Бухарцева назначили в караул с двумя солдатами. Расположились за валуном, подстелили солому. Солдаты, чтобы не заснуть, вспоминали японскую войну, бои под Порт-Артуром. — Чудно как-то. Засел в пещере, обложенный тысячью человек, молчит, переговоры вести не хочет. На что япошка лютый был, а и то порой высунет голову из окопа и кричит: «Здорово, братцы! Хлеб ешт?» Мы ему в ответ: «Табак есть?» «Ешт, ешт, айда на середина меняться». Иногда для смеха выстрелишь, а япошка с той стороны: «Чего, шкатина, штреляешь?!». Солдаты за животы хватаются, катаются по окопу.

Бухарцев с интересом прислушивался к разговору. В морозном воздухе уже слышны были слабые крики петухов из аула. — Может, горячего к утру подбросят, — мечтательно сказал младший из солдат, — у меня со вчерашнего дня в животе бурчит.

Вдруг Степан вздрогнул — прямо на них из серой мглы шел человек в полушубке, папахе, с винтовкой в руках, что-то знакомое было Степану в его походке. — Стой, кто идет? — солдаты щелкнули затворами. Человек остановился метрах в пяти, обернулся.

— Свой, зелимхановская кровник, намаз надо делать у речки, — ответил на ломаном русском языке человек. Старший из солдат махнул рукой: «А, это чечен партизанской команды молиться идет, такой уж у них, мусульман, закон где за хватило время. там и становись на колени».

Бухарцев хотел подойти поближе к чечену спросить удостоверение о благонадежности (все партизаны имели их), потом решил: черт с ним, пускай топает. Утро наступило неожиданно. Пошел снег. Крупные хлопья таяли в золе притушенных костров. Неприятно щекотали людей за шиворотом. Солдаты потирали озябшие руки, подпрыгивали, чтобы согреться.

Князь Коралов, окруженный репортерами и фотографами, успевший перекусить в сакле у харачоевского старшины, бодро отдал приказ переговорить с абреком, прежде чем начать бомбардировку пещеры. Трое чеченцев-партизан осторожно ползли по обледенелой тропе, прицепив к сабле носовой платок. Вот уже подобрались к самому входу, вошли в пещеру. Тот, кто был с платком, быстро возвратился обратно. Бывшие в передних цепях услышали его крик: «Зелимхана здесь нет».

Князь видел всю сцену в бинокль и хотя не мог слышать крика чеченца, понял в чем дело. Бледный, он повернулся к адъютанту. Так его мать! — без стеснения выругался князь громко. — Ушел опять разбойник. Проспали, болваны! — В эту минуту ему было не так жалко, что ушел абрек, как-то, что рухнула мечта, а с нею повышение в чине, награда, слава. А он-то побеспокоился даже вызвать газетных писак и фотографов, поспешил дать телеграмму наместнику. Передайте этому жирному идиоту Федюшкину, чтобы организовал немедленно погоню, — злобно крикнул он адъютанту.

Солдаты и казаки недоверчиво осматривали пещеру после чеченцев. На каменном полу валялась горка остывших гильз. В углу лежал медный чайник, котел, пол-ляжки вяленой баранины. Федюшкин, возглавляющий осмотр, язвительно обратился к Бухарцеву: «Как в гостинице, жил твой кунак, спирта только не хватало». Разозлившийся Степан хотел ответить подъесаулу, но страшная догадка заставила его вздрогнуть. Он вспомнил сегодняшнего «зелимхановского кровника», шедшего совершить намаз. С тревогой посмотрел на солдат, бывших с ним в карауле. Но те деловито тащили из пещеры котел.

— А ты чего, казак, уставился? — крикнул старший, — хватай чайник, жратву привезли.
Еще через некоторое время несколько снарядов разнесли в щепки опустевшую пещеру Харачоевской горы. И как раз в это же время в своем тифлисском дворце наместник Кавказа граф Воронцов-Дашков читал телеграмму Коралова: «Спешу доложить вам, ваше высокопревосходительство, в горах у аула Харачой пойман раз-бойник Зелимхан Гушмазукоев».
«Слава богу, — перекрестился граф. — Надо немедленно доложить его императорскому величеству».

Г. Кусов

Г-та «Молодой коммунист» (орган Северо-Осетинского Обкома ВЛКСМ) апрель 1965 г. № 18

abrek.org