Если бы вдруг я горе излил,
Если бы на луг я слезу обронил,
Знаю, печаль моя землю сожгла бы,
И на равнине трава не росла бы.
    (Чеченская народная песня об абреке)

Легендарный чеченский абрек Зелимхана - заступник и друг «униженных и оскорбленных» горцев - пал от рук наемных убийц, жадность и коварство которых черным пятном легли на их потомков.

Имя абрека из Чечни было широко известно не только на Северном Кавказе и в Закавказье. Легенды о нем ходили по всей России. Буржуазные газеты России почти ежедневно писали о нем. Имя знаменитого Зелимхана волновало умы и сердца обывателей. Еще бы! Газеты были наполнены подобного рода сообщениями: «Зелимхан на глазах у пораженной публики ограбил казначейство в Кизляре и скрылся»; «Похитил известного богача Месяцева…»; «Во Владикавказе забрал содержимое ювелирного магазина на центральной улице и ускакал в горы»; «…Переодевшись священником, приехал на бал к видному чиновнику Терской области и выведал все, что его интересовало…» и т.д. Статей с описанием, как ловили Зелимхана, было еще больше. Статьи эти давались под крупными и броскими заголовками: «Последние часы абрека», «Зелимхан в ловушке», «Конец разбойника» и т.д. Действительно, карательные отряды неотступно преследовали абрека, но он каждый раз дерзко ломал все их планы.

Вот описание одного из эпизодов, как ловили Зелимхана: «Карательный отряд окружил абрека, который засел на недоступной скале… Через несколько часов он будет схвачен… Но проходит день-другой… Каратели предпринимают штурм скалы. Зелимхан, закутавшись в бурку, прыгнул в бурный поток. Все кинулись его ловить. Поймали, но лишь… бурку. Ее владелец бесследно исчез!»

Не скупились буржуазные газеты и на сообщения об убийстве Зелимхана. Они появлялись чуть ли не каждый месяц. И читатели в какой-то мере к ним привыкли. Когда же в последних числах сентября 1913 года в газетах появилось сообщение о гибели знаменитого абрека, читатели недоумевали: верить ему или нет? Зато буржуазная пресса не скупилась в эти дни на шумные заголовки и трескучие статьи о «подвигах» кавказских карателей.

Совершенно неожиданным в этой ликующей обстановке был другой голос, голос сожалеющий. Он раздался со страниц газеты «Отклики Кавказа». В номере от 8 октября 1913 года внимание читателя привлекает печальный и лаконичный заголовок «Убит герой». Автор, имя которого мы узнаем несколько позже, писал:

«…Не верится, что убит Зелимхан. Мы видим в нем героя. В свое время он отказался идти в военные министры к персидскому шаху, сказав: «Не хочу против народа». Он любил свободу, был храбр, благороден… Он шел к жене и детям, когда его убили… Те, кто ловил его, – черные люди. Они останутся безвестными. О них ни сказок не расскажут, ни песен о них не споют. А о Зелимхане будет сложена поэма, может, опера. Пушкин и Лермонтов восхищались такими горцами… И не хочется верить в смерть Зелимхана!» Статья эта была подписана: А. Макеев. А. Макеев был журналистом-революционером. Он погиб в Гражданскую войну.

Мысль журналиста о том, что имя Зелимхана останется в памяти потомков, оказалась пророческой… Действительно, имя Зелимхана живет в сердце каждого настоящего чеченца, ценящего честь и достоинство. Каждая чеченская семья считает за честь наречь своего ребенка именем народного героя. О Зелимхане сложены илли, написаны стихи, поэмы и романы («Зелимхан» и «Абреческое племя» Дзахо Гатуева; роман «Зелихан» М. Мамакаева, поэма Ш. Арсанукаева «Зелимхан Харачоевский» и т.д.)

Были написаны о Зелимхане и киносценарии, осуществленные и неосуществленные. Немой фильм «Зелимхан» демонстрировался еще в 20-е годы прошедшего века. В 80-е годы о Зелимхане был написан новый киносценарий, который планировали осуществить на студии «Грузия-фильм»… Фильм, как помнит читатель старшего поколения, так и не появился, но зато появился роман Чабуа Амирэджиби «Дата Туташхиа», в действиях и поступках главного героя которого обнаруживаются эпизоды, напоминающие жизнь Зелимхана.

Сегодня большой интерес для читателя, на мой взгляд, представляет книга М. Бакарова «Обарг Зеламхех дагалецамаш» («Воспоминания об абреке Зелимхане», 1990). В этой книге собраны новые свидетельства тех, кто знал, встречался и помнил Зелимхана, знал членов его семьи. Интересными в этой книге представляются воспоминания старшей дочери абрека – Медины.

Как мы отмечали выше, имя Зелимхана было на устах многих народов Северного Кавказа. У Зелимхана были побратимы среди ингушского, осетинского, кабардинского и грузинского народов. Рассказов и легенд о подвигах Зелимхана у этих народов было не меньше, чем у чеченского… О легенде, которая бытует среди осетинского народа о Зелимхане, рассказывает книга Д. Гиреева «Заметки литературоведа» (Издательство «Ир», 1975). Легенда называется «Пленник абрека».

Абрек Зелимхан и всемирно известный певец Шаляпин… Очень странным покажется читателю соседство этих двух имен. Здесь, как говорится, «дистанция огромного размера»… Невольно возникнут вопросы: что общего может быть у этих людей? Как могли пересечься их жизненные пути?

В жизни все возможно… Пути великих людей не могут не пересечься! Вот, пожалуйста, послушайте…
…У Зелимхана с подполковником Вербицким стали складываться особые отношения с того самого дня, как последний получил под свое командование карательный отряд. Боевая задача отряда была сформулирована предельно кратко: живым или мертвым взять абрека Зелимхана.

Вербицкий, при каждом удобном случае, живописал друзьям, как он изловит «каналью Зелимхана» и в клетке доставит во Владикавказ. Эта болтовня мало трогала Зелимхана, а вот листовка, которую издал подполковник, заставила насторожиться. В ней обещали 10 тысяч рублей и участок земли тому, кто доставит голову абрека. Далее, вопреки логике, в листовке говорилось, что Зелимхан – «мелкий разбойник и трус», «который боится встречи с ним, подполковником Вербицким», и его «доблестными воинами».

Такое забыть, а тем более простить было невозможно. В грудь Зелимхана будто уголь горящий вложили. Он обжигал душу и не давал покоя ни днем, ни ночью. К тому же еще такое событие: Зелимхану доставили письмо от Вербицкого: «Если ты мужчина и носишь штаны, а не женские шаровары, – писал подполковник, – то примешь мой вызов на личный поединок. Приезжай, как и я приеду, один к месту боя. Честно сразимся…»

Зелимхан избрал для поединка поляну возле аула Ведено, приехал туда в назначенное время, но его встретила рота солдат. Только ловкость и сила, смекалка и отличное знание местности помогли Зелимхану спастись.
– О Великий Аллах! – воскликнул Зелимхан вечером того же дня, воздев руки к небу. – Разве такие собаки могут ходить по земле?!

Судьба Вербицкого была предрешена. С этого дня враги ходили между жизнью и смертью. Об этом можно рассказать очень много, но вот что произошло однажды. Из Владикавказа прискакал к Зелимхану надежный человек и сказал:

– Через два дня Вербицкий выезжает в Тифлис. Зелимхан даже привстал от возбуждения.
– Вот как… Это твердо? От кого узнал?
– Вчера наш Али видел, как адъютант для него брал билет на машину, которая сама по дороге бегает.

Встреча с заклятым врагом в горах обещала полный успех. Зелимхан сделал нужные распоряжения, отобрал десяток верных людей и в тот же вечер уехал горными тропинками в ущелье, по которому с ревом несется Терек и вьется Военно-Грузинская дорога…

Разгонная станция во Владикавказе всегда была одним из самых оживленных мест города. Отсюда в Тифлис уходили экипажи с пассажирами и казенной почтой, сюда прибывали путешественники из Грузии, чтобы по железной дороге ехать дальше во все концы России, здесь всегда можно было узнать новости.

С весны того года, когда происходили события этого рассказа, пассажирское движение между Тифлисом и Владикавказом оживилось – было введено регулярное движение автомобилей. Новинка сразу пришлась по вкусу путешественникам. Правда, восьмиместные машины «Бенц» безжалостно трясли, издавали необычайное зловоние и дымили, но все-таки их преимущество перед экипажами было явным.

Вот и в то сентябрьское утро люди на разгонной станции появились, едва первые лучи солнца легли багрянцем на снеговые вершины, а дворники, погасив уличные фонари, неторопливо принялись мести тротуары. Сначала в Тифлис проводили тяжелую почту и пассажирский экипаж, а уж потом начали готовить в рейс автомобиль.

Раньше всех у машины засуетились две девицы в пестрых платьях с пелеринами. Им помогал какой-то иностранец в клетчатом пиджаке и соломенной шляпе. Он все время повторял: – Господин шофер, я очень прошу сохранять нам кафер. Это вещи циркус. Они имеют большие цены…

Молодой грузин, агент винной фирмы, тут же раскрыв объемный чемодан, охотно демонстрировал образцы своего предприятия. Грузный священник и его дородная супруга хлопотали вокруг огромных дорожных узлов. На извозчике приехала молодая дама, изящно одетая, с маленьким белым щенком пуделем.

Наконец, сундуки, узлы, коробки, чемоданы были уложены, над открытой машиной развернули брезентовый тент, пассажиры расселись по местам и только тут обратили внимание, что одно место свободно. Попадья стала роптать:
– Господи, ну что за люди, жди их теперь…
И пестрые девицы вставили пару фраз:
– Как не стыдно! Заставляют общество тратить время!
Даже молчаливая дама со щенком решительно высказалась:
– Нужно ехать!
Тогда священник достал золотые часы и пробасил:
– Не волнуйтесь, господа, до семи часов еще две минуты…

Как раз в это время послышался цокот подков, и, резко осадив лошадь, извозчик остановился у самой машины. Из экипажа легко вышел мужчина в дорожном плаще и шляпе-котелке соломенного цвета. В одной руке он держал тяжелую вишневую палку с серебряным набалдашником, в другой – серые перчатки. На вид ему было около сорока, лицо бритое, глаза голубые, волосы русые. Высокий, представительный, он держался естественно и просто, но с достоинством.

Бросив общий поклон, мужчина занял свое место в машине, а шофер уложил его чемодан в багажник. Девицы зашептали:
– Я говорю тебе – это он…
– Нет, не он. Его я видела много раз. Он красавец, а этот…
– Не спорь, Аннет. Не спорь. Конечно, это он…

Но в это время мотор заревел, словно разъяренный буйвол, машина, словно в конвульсиях, несколько раз дернулась и двинулась, подпрыгивая, по булыжной мостовой. Провожающие махали платками и шляпами, что-то кричали, кто-то бежал рядом.

Путешествие началось. Сначала все шло отлично. День обещал быть солнечным и теплым, машина катилась настолько быстро, что пыль, клубы дыма и едкий запах оставались позади. Шоссе оказалось хорошо укатанным, и трясло не слишком сильно. Сразу за Владикавказом дорога вошла в ущелье, на дне которого бушевал белопенный Терек, а высоко в небе серебрились снежные вершины.

Проехали одну, затем вторую почтовую станцию, ущелье сдвинулось, стало узким, дорога поползла круто вверх. С одной стороны – далеко внизу – шумел поток, с другой – стена скал упиралась в самое небо. Мотор надрывался, машина едва двигалась. Пассажиры сидели перепуганные, словно ожидали чего-то, что неизбежно должно произойти. И предчувствие их не обмануло…

Всадники Зелимхана перехватили машину в Дарьяле, там, где Терек принимает в свои объятия небольшую речушку, вытекавшую из бокового ущелья. Прозвучало несколько выстрелов, и у каменного завала на дороге шофер остановился. Пассажиры обомлели. Абреки окружили машину, держа винтовки наизготовку.
– Выходи! – крикнул один из них.

Первым на дорогу вывалился полный священник. Дрожащей рукой он достал золотые часы, кошелек, какие-то бумаги и молча протянул все это ближайшему всаднику. Тот усмехнулся, плетью отвел его руку и громко сказал: – Ваше золото и деньги нам не нужны. Спрячьте. Нам нужно другое…

Услышав это, дама со щенком ахнула и повалилась в обморок. Щенок упал на дорогу, завизжал и кинулся, куда глаза глядят. Две пестрые девицы подошли и наперебой заверещали: – Господин Зелимхан, это же неблагородно – обижать женщин! Вы не имеете права… Мы будем жаловаться… Мы… Всадник поднял плеть. Девицы умолкли.
– Я не Зелимхан. Меня зовут Аюб Тамаев. Женщин мы не обижаем, а права у нас всякие есть. Жаловаться можно хоть самому царю…

И он засмеялся, отчего в его черной бороде заблестели белые зубы. Тем временем все пассажиры вышли из машины. Аюб Тамаев, а он, видимо, был старший, направил плеть на священника и его супругу:
– Оставайтесь здесь. Ждите. Остальные – за мной.

И, не обращая внимания на то, что пленники разноголосо пытались что-то доказать, поехал в боковое ущелье. Шагов через сто, на повороте, пассажиры увидели догорающий костер, а вокруг него – сидящих на бурках горцев. Один из них поднялся. Это был мужчина выше среднего роста, худощавый, в каракулевой шапке, в темно-серой черкеске и с кинжалом на поясе. Его продолговатое, оливкового цвета лицо с большими черными глазами и черной, как смоль, бородой было сурово-аскетичным. Он окинул беглым взглядом пленников, потом поднял глаза и, глядя куда-то вдаль на вершины гор, заговорил. Голос его звучал резко: – Подполковник Вербицкий, я Зелимхан. Мы могли вас всех перестрелять в машине, но не сделали этого. Вы хотели в честном бою драться со мной. Вот вам кинжал. Не прячьтесь за женщинами. Выходите – защищайтесь.

Первым пришел в себя грузин. – Клянусь великим Аллахом, я не Вербицкий. Я Вано Чохели из Самтреди…
Но Зелимхан, не взглянув на него, махнул рукой. Тогда вперед вышел иностранец в клетчатом пиджаке и соломенной шляпе.

– Господин Зелимхан, перед вами Лео Буш из Берлина. Моя работа – циркус. Я мировой фокусник. Вот мои ассистенты, – и он кивнул в сторону девиц. Затем в его руке откуда-то появилось яйцо. Он подбросил его, накрыл платком, и оно стало превращаться в цветные ленты, которые фокусник, казалось, тянул прямо из ладони. Это произошло так неожиданно и выглядело так комично, что многие заулыбались. Лицо Зелимхана по-прежнему оставалось сурово-спокойным. И вот опять, словно откуда-то сверху, сползло оцепенение. Оно накрыло всех. Потом, придя в себя, пленники повернулись в сторону мужчины, на котором был дорожный плащ и шляпа-котелок. Он стоял немного в стороне, положив обе руки на гребень своей вишневой палки. На его широком светлом лице было выражение удивления и любопытства, а на губах – чуть приметная улыбка. Наконец он повел глазами, которые казались частицей светло-голубого неба, протянувшегося узкой полоской над ущельем, сделал паузу и развел руками.
– Мне тоже приходится разочаровать знаменитого Зелимхана. К подполковнику, которого он хочет видеть, я не имею никакого отношения.

Умный и наблюдательный Зелимхан еще в те самые минуты, когда Аюб Тамаев привел пленников, с первого взгляда усомнился в том, что среди них может быть Вербицкий. Правда, в лицо подполковника он не знал, но сразу почувствовал, что перед ним – люди сугубо гражданские. Однако делать было нечего, и все пошло своим чередом.
– Кто же ты такой? – Зелимхан испытующе взглянул на незнакомца.
– Имя мое вам ничего не скажет. Я Федор Шаляпин, – помолчал и добавил: – Певец и артист театра. К сожалению, паспорта при мне нет. Он остался в машине…

Девицы оживились. Одна из них восхищенно зашептала подруге: – Вот видишь, я же говорила тебе!.. Ах, какая встреча! Подумать только – Зелимхан и Шаляпин!..

А Зелимхан сделал шаг вперед и все так же спокойно, подбирая каждое слово, сказал: – Когда я увидел, как ты кладешь руки на палку, то понял, что ты не подполковник. Офицер с палкой не ходит… А вот о Шаляпине я слышал, когда сидел в тюрьме, в Грозном. Со мной в камере был один хороший русский человек. Он рассказывал о Степане Разине, о Горьком и о Шаляпине. Пел песни о Волге. У нас в народе тоже песни любят, а певцов уважают и берегут…

Подумал, провел ладонью по бороде и вновь, словно опуская на плечи собеседнику что-то очень тяжелое, уставился в глаза Шаляпину.Потом твердо сказал: – Певцу паспорт не нужен. С ним его песня. Она от Бога, а паспорт придумали люди… Подойди сюда. Если ты певец, мы тебя не обидим. Садись – пой…

Зелимхан набросил на большой камень бурку и сделал знак рукой, приглашая Шаляпина. В это время кто-то из абреков подошел к Зелимхану и протянул ему того самого щенка, которого везла дама. Зелимхан взял его за загривок, заглянул в пасть и, впервые улыбнувшись, бережно положил в полу черкески. Затем подобрал ноги и сел на бурку возле затухающего костра.
Шаляпин тоже присел, поставил палку между колен и положил обе руки на серебряный гребень. Поглядел вокруг, послушал, как высоко в небе клокочут орлы, а рядом мягко шуршит по камням ручей, затем вполголоса запел:
– Хас-Булат удалой,
Бедна сакля твоя,
Золотою казной
Я усыплю тебя…

Оживился, и голос его стал звучать шире:
– Дам коня, дам кинжал,
Дам винтовку свою,
А за это за все
Ты отдай мне жену…

Дальше песня зазвучала драматично. В голосе певца появились те неизъяснимо тоскующие ноты, в которых очень точно и сильно была выражена трагедия обманутого чувства. Певец сделал паузу, а потом лишь передал ответ мужа-бедняка. В нем чувство человеческого достоинства поднялось, точно на крыльях орла, высоко над землей и утвердилось как нечто вечное и непобедимое. Именно так понимал он смысл всей песни о Хас-Булате, и ответ бедняка исполнил с огромным напряжением:
– Береги, князь, казну
И владей ею сам,
А неверную жену
Тебе даром отдам.
Ты сходи, посмотри
На невесту свою –
Она в спальне своей
Спит с кинжалом в груди.

И вдруг, будто чья-то сильная рука все оборвала. Голос затих, замер горный поток, умолкли орлы в вышине, а люди затаили дыхание. Несколько секунд все слушали тишину. И вот откуда-то из глубины души певца зазвучала тоскующая мелодия финала:
– Я глаза ей закрыл,
Утопая в слезах.
Поцелуй мой застыл
У нее на устах.

Может быть, впервые у Шаляпина была такая аудитория. Здесь, в глухом ущелье Кавказа, случай свел совсем разных людей, но эти неповторимые минуты вдруг стерли все, что разделяло их. Великое искусство великого певца уравняло всех: девушек из цирка, фокусника из Берлина, коммерсанта из Тифлиса и простых горцев, силой социального зла превращенных в абреков. Каждый забыл, где он и что его ожидает. Все житейское, обыденное куда-то ушло, растаяло, приняло бесформенные очертания. И остался только певец с его огромным миром человеческих страданий и страстей.

Но вот последний звук песни, обгоняя робкий говор ручья, покатился по ущелью, эхом отозвался на ближней вершине и замер где-то за крутыми скалами… Все молчали. Зелимхан встал и, придерживая щенка в подоле черкески, сделал два-три шага в сторону. Некоторое время смотрел на дальний ледник, где искрилось полуденное солнце. Затем обернулся к Шаляпину, улыбнулся, отчего его суровое лицо приняло наивно-детское выражение, и негромко сказал: – В тюрьме русский не обманул меня. Ты хорошо поешь. О Хас-Булате у нас тоже песня есть… Сегодня мы ошиблись – хотели черного ворона поймать, а схватили соловья. Так и крылья можно поломать. А тебе надо свободно летать, песни петь людям хорошие – о счастье. Его у них нет. Вот и я дорогого гостя не могу принять, как положено. Прощай, а нас прости…

Обескураженные путешественники пробормотали в ответ что-то невнятное, похожее на благодарность, и заторопились к машине. Они все еще не могли прийти в себя и понять, кому обязаны своим спасением…
– Послушай, друг, подожди.

Шаляпин остановился. Припадая на правую ногу, Зелимхан подошел к нему. Левой рукой он все еще прижимал к груди белого щенка.
– Ты, Федор, пел, а я вспомнил свою жену, детей. У меня даже глаза резать стало. Нехорошо, если с мужчиной бывает такое. Поедешь к своим, не говори, что видел, как Зелимхан от песни чуть не заплакал. Плохие люди не поймут, подумают – Зелимхан тряпкой стал. Прошу – не рассказывай об этом.

И он, пожимая руку певцу, еще раз заглянул в его голубоватые, как ледник, но теплые глаза. В них было волнение и добро души.
– Нет, никогда никому не скажу. Я тебя понимаю… – порывисто ответил Шаляпин.
Впервые в жизни он получил такую награду за свое великое искусство.

Источник: ж-л "Вайнах", №9, 2013.
Наша справка: Индербиев Гелани Вахаевич – заслуженный учитель Чеченской Республики (2008), почетный профессор Чеченского госпединститута (2009), почетный работник сферы образования Российской Федерации (2018). Элистанжи.

abrek.org