Прежде чем завершить тему чеченской пассионарности, которую я затрагиваю в своей статье «Русско-чеченская война …» (см. предыдущий выпуск «Нохчи Майд»), решил прокомментировать хевсурскую песню о Зелимхане, опубликованную в 15-ом выпуске этого сайта.

Это очень наглядный и красочный пример, один из материальных фактов того, что, завоевав Кавказ, царской России не удалось покорить чеченцев и остудить их пассионарность.
 
Я не берусь описывать эстетические достоинства этой фольклорной песни, они бесспорны. Достаточно сказать, что она с самого начала способна взбудоражить воображение слушателя с таким эффектом, как будто его окатили ледяной водой: «Поют двое мужчин и женщина. Начинает пение мужчина, подражая грубому вою волка. Женщина речитативом под вой спрашивает: «Слышишь ли, как на перевале гром гремит?»

В начале песни описывается состояние погоды, которое образно передает состояние мира кавказских горцев и, в частности, быт хевсурской семьи, характеризируя эмоциональное состояния горцев: «Мелкие брызги дождя сковывают снежинку с снежинкой так, что и тур не пройдет по этому покрову и потеряет тропу, а бедный хевсур, прижавшись к скале, пережидает бурю. Нет, ты не видишь и не слышишь ничего. Там, внизу, под шум Арагвы, катящей свои чистые воды, сидят семьи вокруг очага, и не трогает их буря, не пугает их снег; есть у них запас дров на крыше, задан корм овцам и коровам, и слышится лишь шум сбиваемого душистого масла, да шипит в котле сало с ячменной мукой…».

Но не весь Кавказ застыл после многолетних свирепствований врага в унизительном довольстве малым. Во враждебную непогоду уверенно ступает по перевалу тот, кого простые горцы считают духом: «Но кто же это там, на перевале, идет от галгаев? Не боясь бури и снега, он смело ставит ногу, куда нужно, точно видит под снеговой коркой тропу. Он ставит ногу над самой пропастью, не боясь поскользнуться. Кто этот человек? Не дух ли он?».

Зелимхан – герой-одиночка, который встал на защиту своей оккупированной страны и воодушевляет своим героическим примером храбрецов соседних народов: «Но смерть не берет Зелим-Хана, так как Бог бережет его до той минуты, когда он отомстит за каждого своего погибшего родича всем виноватым, так как Бог не оставляет не отомщенным ни одного зла, ни одной слезы, причиненных невинным.»

Но судьба героя трагична: «Он хотел бы умереть от тоски по семье, которую русское начальство отправило, не пожалев малюток-детей, на край земли, где собираются люди лишь после смерти». Его остерегаются, потому что того, кто даст приют абреку, ждут жестокие репрессии со стороны империи: «…Он воет потому, что нет у него крова, нет семьи, нет очага. Никто не ждет его прихода. Никто не провожает его в дорогу, и не печет ему лепешек с салом на долгий путь. Он дом свой носит у себя за плечами. Он приходит тогда, когда его не ждут, и уходит, когда солнце не успевает позолотить снеговых вершин перевала».

Но все же Зелимхан пользуется уважением и самоотверженной поддержкой тех горцев, которые сами не смеют бросить открытый вызов огромной кровавой империи. Они видят в нем того, кто посмел начать открытую вооруженную борьбу, на которую у них пока не хватает сил и смелости: «А знаешь ли кто он? Он тот, кого и большое начальство и последний стражник одинаково боятся. Ищут его, но не хотят этой встречи; ловят его, но пугаются наложить на него цепи. Он – Зелим-Хан».

Для нас этот фольклорный материал, помимо прочего, важен еще и как прямое свидетельство, исходящее из уст соседнего народа, о неостывшем пассионарном напряжении Чечни конца XIX – начала XX веков. А это время, когда полвека назад печально для горцев закончилась Кавказская война, и уже подавлено отчаянное восстание во главе с Алибеком-Хаджи. Некогда свободный и обширный горный мир кавказцев сократился тогда до маленькой горской сакли. Но, тем не менее, даже в это время соседи характеризуют чеченцев как «беспокойных нохчуо».
Признаки пассионариев, порождаемых народом Нохчи, чьим бесспорным героем в этот период был Зелимхан, налицо: «До совершения же воли Бога, сама смерть боится Зелим-Хана, и не трогает его до той минуты. Он ищет смерти, но сам носит ее за плечами, в дуле своей винтовки. О, бедный Зелим-Хан». А это значить, что в Чечне не переставал тлеть огонь, от которого неизбежно должен был вспыхнуть новый пожар на Кавказе.

Не удалось потушить этот, готовый вспыхнуть, огонь, даже поголовной депортацией Нохчо в 1944 году. В обезлюдевшей Чечении не чувствовали себя спокойно ни представители власти, ни новые колонисты. В горах остались и уничтожали своих вековых врагов сотни отрядов чеченцев, которые мстили за весь народ. Последним представителем этих отрядов, не сложившим оружия даже после возвращения из депортации своего народа, был абрек Хасуха, погибший 1976 году.

abrek.org