Поэма А Тугузова "ШЕЙХ МАНСУР" (полный текст)
5.-03.-2025, 09:43. Разместил: abrek
Воссоздание образа одного из самых любимых народных героев, личности, прославившей весь Кавказа духом свободы, вовлечение в беспристрастное и увлекательное повествование многих исторических личностей того времени, великолепный литературный слог заведомо обрекли детище уникального поэта на всеобщее внимание и небывалый успех.В сырой темнице каземата,
Куда и луч не проникал,
В цепях из твердого булата,
Чеченец гордый умирал.
Уже не двигал он руками
И только пристально глядел
Большими, темными глазами
В ему лишь видимый предел.
И столько пламени сияло
В его измученных глазах,
Что скручиваясь отступала
Тень смерти в кованых дверях.
Вот он зашевелил цепями,
Вот тихо голову поднял
И странно бледными губами
С улыбкой грустной прошептал:
«Прощайте все, не мог не знать я
Своей судьбы…прощай мой край.
Прощайте, пламенные братья,
И ты, тюремщик мой, прощай.
Мне сумрак жизни вездесущий
Видать уже не по плечу.
Творец небес, морей и суши
Уж гасит и мою свечу.
Уже я чувствую с надеждой,
Как разлучается с тюрьмой
Мой дух, и новые одежды
Мне шьют из ткани световой.
Сквозь спазмы немощи проклятой,
Сквозь тьму и крыш тюремных жесть,
Я слышу, как седой глашатай
Несет мне радостную весть.
Доволен я, и слава Богу!
Да будет так, как Он решил!
Не я чертил мою дорогу,
Ее Всевышний начертил.
И пусть сейчас теряя силы,
Под гул слепой, морской волны,
Я умираю без могилы,
В глухом краю чужой страны
Без брата возле изголовья,
Чтоб охладил тоски огонь
И положил ладонь с любовью
В мою бессильную ладонь.
Но я надежды не теряю.
Я знаю – свет рассеет тьму.
И с чистой совестью вверяю
Себя Ему лишь Одному!»
И смолк, как будто сила речи,
Уже покинула его.
Лишь слабо вздрагивали плечи
И смерть глядела на него.
Но вот он вздрогнул. Словно глянцем
Зари предутренний восток,
Каким-то розовым румянцем
Зажглись две ямы впалых щек.
Как будто вдруг упали стены
И рухнул в бездну каземат…
И видит он надел ячменный,
Саманный дом, отца и мать.
Серебряную ленту Сунжи,
Обрывы желтых берегов.
И словно дождевые лужи
Мерцают зеркала прудов.
А дальше к югу, за лесами
Туманя призрачный простор,
Сияют белыми снегами
Знакомые громады гор.
И видит он картины детства
Как будто сквозь нездешний дым.
Печальной памяти наследство,
Все живо встало перед ним.
Вот он на памятном кургане
С кинжалом в жилистой руке
Стоит в пороховом тумане,
В папахе, в черном башлыке.
Ложатся с грохотом снаряды
Свистя осколками свинца.
А он глядит - идут отряды,
Идут, и нету им конца.
От Татартупа до кордона
Седых кубанских берегов,
Они идут, подняв знамена
Почти до самых облаков.
Сверкает небо от пожаров
И горы в сумрачном огне.
Вот кабардинский Дол Мударов
Летит на княжеском коне.
За ним рассыпавшись как лава,
Как смерч, сметающий врагов,
Летит адыгов цвет и слава,
Мерцая сбруей скакунов.
Сверкают латы, злые искры
Подков вот-вот зажгут поля,
Такой стремительной и быстрой
Не знала конницы земля.
Вот Дол сорвав повязку с глаза
Поднял джатэ над головой
«Салам, тебе, имам Кавказа,
Аллах Всевидящий с тобой!
Как зоркий сокол с тверди черной,
Сложив крыла в урочный час,
Тугие склевывает зерна,
Так смерть выклевывает нас
Из этой жизни быстротечной
Как будто сумеречный сон.
Клянусь душой и жизнью вечной,
Ты был муршидом всех племен.
И шел под знаменем Ислама
Быстрее молнии грозы…»
И в черной бездне глаз имама
Сверкнула капелька слезы.
И слабо загремев цепями,
Он с силой выпрямился вдруг
И вновь зашевелил губами:
«Мир и тебе, мой верный друг!
Господь миров вдохнувший пламя
В живую глину бытия,
За наше братство и за знамя,
Пускай помилует тебя.
А я простил… мне новоселу,
К чему теперь мирская грязь…»
И опустив печально к долу
Глаза промчался гордый князь.
За ним Мисостов Атажуко
Смирив лихого рысака
Как встарь в бою, стрелу из лука
Пустил в седые облака.
И крикнул зычно: - Данник смерти,
Я с верой Господа молю,
Чтоб после этой круговерти,
Мы снова встретились в раю.
Читать дальше стр 2
Прощай, же брат, пусть наше знамяУзрят и немец и урус.
И долго плачут в твою память
И храбрый лев, и горький трус."
Вот следом мчится Астемиров,
Уздень из Малой Кабарды.
И громкий клич его такбира
Качает полог темноты.
И снова - гик, стрельба и крики
И пыль дорожная столбом.
Имам глядит – идут кумыки,
Все так же дерзко, напролом.
Как шли когда-то под Кизляром,
Под Татартупом и Лабой
На пушки белого сардара,
В последний свой, смертельный бой.
Вот князь Чапалов саблей машет
И как скала при свете дня,
Сала-уздень Казбек Умашев
Привстал с могучего коня.
Играют солнечные блики
На длинных копьях и мечах.
- Салам, тебе! – кричат кумыки –
Велик Аллах, Велик Аллах!
Смотри, как гаснут наши очи
Живым пылавшие огнем.
Ты был нам светом в темной ночи
И зорким был поводырем.
Уже твои мы видим знаки,
Как дар грядущим племенам…»
- Прощайте, верные кипчаки!
Чуть слышно шепчет им Имам.
- Я очень скоро стану прахом,
Короткий век отпущен нам,
Но в Судный день перед Аллахом.
Я засвидетельствую там,
Что никогда на поле брани
Под вечным знаменем отцов,
От Дагестана до Кубани
Надежней не было бойцов.
Прощайте, братья!» С тихим стоном
Чеченец шевельнул рукой...
Но новые зажглись знамена
И осветили свод сырой.
И вот уж кулаком единым,
Как встарь асхабы на тагут,
Идут ногайцы, абазины,
Тавлинцы смелые идут.
За ними грозные лезгины,
Враги предательств и измен,
Идут держа прямые спины
В бешметах черных до колен.
Как львы урочищ Дагестана,
Лихие в храбрости своей,
Идут аварцы Ума-хана
В больших папахах до бровей.
Вот закубанские доспехи
Сверкнули грозно за холмом.
И гаснущие очи шейха
Последним вспыхнули огнем,
Когда в сияющей кольчуге
Расправив свой могучий стан
Возник, гроза морской округи,
Черкеский лев Мухамед Зан.
На западное черноморье
Мухамед ужас наводил.
Но тут он, с взором полным горя
С тоскливой болью возгласил,
- Прощай мой, шейх! Мы все в печали
Благодарим свою судьбу,
За то, что мы не проиграли,
Ни веру нашу, ни судьбу.
Пускай над этой твердью зыбкой
Запомнят люди образ твой…»
И умирающий, с улыбкой
Кивнул черкесу головой:
- Аллах Велик, Хвала Аллаху,
Что все навеки решено.
Грядущее подобно праху,
Коль прошлым не озарено.
Спасибо, что делился хлебом
И не предал в тяжелый час.
Господь миров под вечным небом
В Свой час помилует и нас!"
И вздрогнул свод, и длинным эхом
Сотрясся сумрак пустоты…
Прошли галгаи, абадзехи,
Убыхов стройные ряды.
Они прошли при ясном свете
Под храп коней и свист свинца.
И нет конца колоннам этим
И нету, нету им конца.
Вот самый лучший из алдаров
И тагаурских осетин,
Бесстрашный князь Ахмад Дударов
Теснин дарьялских властелин.
В руках его при свете солнца
Мерцает сабли острой сталь,
Но очи грозного иронца
Уже окутала печаль.
И кличет он в тоске сердечной,
Убавив резвый ход коня!
- О, светлый шейх, в юдоли вечной,
Замолви слово за меня.
Скажи, что грешный страж Дарьяла
Взимавший пошлины с купцов,
Не спрятал в ножны сталь кинжала
Когда услышал вечный зов
Предтечи нашего Имама
И к битве воинов собрал…»
И глядя вдаль светло и прямо
Мансур алдару отвечал:
- Я все скажу, мой брат, угрюмый,
В тот день, когда поставят в ряд!
Ты был лучом кавказской уммы
И ты из спасшихся, Ахмад,
Прощай! Под этот темный свод я,
До дня великого уйду.»
Дударов выпустил поводья
Коня и канул в темноту.
Но вслед за ним над бездной хмурой
Из тьмы, свернувшейся в огне,
Поднялся Канамет Мансуров
На тонконогом скакуне.
- Салам тебе, имам Кавказа,
Ты жив, а значит не убит -
Кося лукаво острым глазом
Кричит веселый чингизид.
- Пока колючие барханы
Еще удобны для войны
И наши звездные колчаны
Тугими стрелами полны,
Мы будем жить, а это значит,
Что все идет своей стезей.
И степь ногайская оплачет
Тебя живительной грозой.
Прощай, имам…» Ногаец плетью
Слегка коснулся рысака,
И тот всхрапнув, во тьму столетья
Умчал лихого седока,
Как будто звездного ребенка
Через надмирный перевал.
Но странно вздрогнувших потемках
Другого действа грянул бал,
Не шарканием по паркету
Великосветских каблуков,
А тьмой, клубящейся от света
И полной лицами врагов.
Вот выплыл призрак стариковский
С кнутом в слабеющей руке.
И шейх узнал: Степан Шешковский
В своем немецком парике,
Глядит слезливыми глазами
И что-то силится сказать,
Но только шамкает губами,
И трудно узнику понять
Чего он хочет, этот молью
Съеденный призрак старика?
Но с сожалением и болью
Он грустно смотрит на врага.
И тихо поводя плечами
Чуть слышно шепчет в темноту:
- Ты, секший узников плетями,
Готовься к Божьему кнуту.
Мне жаль, судьба твоя убога
И жизнь не стоит ничего.
Прощай, старик! Проси у Бога,
Моли прощенья у Него.
А я простил без сожаленья,
За всех живущих на земле.»
Шешковский с горьким изумленьем
Вздохнул и сгинул в сизой мгле,
Роняя длинный кнут в потемки
Слепой истории веков.
Но следом вынырнул Потемкин
Горбясь от груза орденов.
И словно длинным опахалом
Раскачивая пустоту
Командным басом генерала
Встревожил злую темноту:
Читать дальше - стр. 3
- Ну что, Мансур, решил проститься?
А мог бы просто жить и жить
И матушке императрице
Всемилостивейшей служить
На южных рубежах Кавказа,
Заслоном нашим, так сказать,
Но ты, фанатик и зараза,
Решил банально бунтовать.»
И машет пальцем. Но устало
Имам с сочувствием глядит
На тучный призрак генерала
И улыбаясь говорит:
- Ты прав, сатрап, пора проститься,
Дорогу к вечности стелить.
Тебе бы Богу помолиться,
Чем пальцем дервишу грозить.
Будь тише чуть и осторожней,
И помни, баловень столиц:
Служенье Господу надежней
Капризных милостей цариц.
Теперь уйди, не будь помехой
У уходящих на пути…»
И тихий, легкий приступ смеха
Из впалой вырвался груди.
И стало тихо. С круглой башни
Где поменялся караул,
Балтийский ветер, злой и влажный
В окошко узкое подул.
И всполошив все захолустье
Ночной, свинцовой синевы,
Вдруг треснул лед чуть выше устья
Морозом скованной Невы.
В апреле эра ледостава
Подходит медленно к концу,
Как жизнь, как ветреная слава,
Как смотр полночный на плацу.
И кто-то крикнул, что есть силы,
И оборвался тут же крик.
Так быстро, словно задушили
И следом вырвали кадык.
А может это ветер с поля
Унес его в чужую степь…
Мансур вздохнул и с силой воли
Чуть подтянул к коленям цепь.
И вдруг увидел - сквозь бессонный
Туман: поджары и легки
Идут безмолвные колонны
Закутав лица в башлыки.
Насечки длинных пистолетов
Мерцают тускло тут и там.
И в дым простреленных бешметов
Полы подвязаны к ремням,
Как там у Сунжи, в полдень серый
За догорающим селом,
Когда безжалостный Пиери
Упал с простреленным виском.
И узник, с трепетом сердечным
Глядит и слышит бег минут:
Идут чеченцы, маршем встречным
И запах Родины несут.
И с радостью, почти с натугой
Он ясно видит – впереди
Идет мулла Усман в кольчуге
Мулла Умар чуть позади.
И пряный аромат Кавказа
Сметает каменный зиндан.
- Салам Алейкум, сын Шабаза –
Приветствует его Усман.
- Неважно выглядишь для шиха,
Одни лишь кости с бородой.»
И шейх смеется тихо, тихо,
Смакуя говор дорогой:
- Мир и тебе, шутник шалинский,
Хотя свинину я не ел,
Здесь кормят все-таки по-свински
И вот, как видишь, похудел…»
И долгий смех веселым эхом
Уходит в гулкий коридор.
И изумленный этим смехом
Тюремщик крестится в упор:
«Исус Христос, израильтянин,
Спаси нас грешных и прости.
Совсем свихнулся басурманин,
Видать готовится уйти.
Господь ты мой, живу полвека
И много в жизни повидал,
А вот такого человека
В тюрьме впервые повстречал.
Ты, зрящий в сумерках эфира
Лихие тайны бытия,
Прости его за муки мира,
Прости ж и грешного меня. «
И взяв фонарь к тяжелой двери
Он глухо охая идет.
За ним как пес лимонно-серый
Тьма коридорная плывет.
А там за дверью, сквозь преграды
Веков, забвенья и камней
Стоят чеченские отряды
И долго смотрят на вождей.
Кинжалы, вложенные в ножны
Дымят черненым серебром.
Живые с павшими, в надежной
Цепи, что братством мы зовем.
Ничто не вечно, все проходит,
И только вечен Лик Его.
Мулла Умар вперед выходит
Не пряча горя своего.
- О, Ушурма, о, сын Шабаза,
О, наш прославленный имам,
Сверкавший гранями алмаза
И ставший назиданьем нам.
Хвала Творцу, вся мощь и сила
Ему вовек принадлежат.
Он посылает Жабраила
И Он же шлет его назад.
Будь ты слугой, иль падишахом,
Иль шейхом, брошенным во тьму -
Мы все принадлежим Аллаху
И возвращаемся к Нему.
Преславен Он! Твое терпенье
И дух, не терпящий оков,
Да станут мерой искупленья
На чаше истинных весов.
Пока Аргун под небесами,
Как белогривый снежный волк,
Зло пенясь между валунами
Несет к долине свой поток.
Доколь седые льды Башлама
Сияют в сумеречной мгле
И дети Евы и Адама
Еще блуждают по земле,
Ты будешь жить в преданьях поздних
Грядущих наших сыновей,
И будут северные звезды
Беречь покой твоих костей.
Прощай, имам» - Махнув рукою
Поник наставник головой.
А где-то глухо, за рекою
За мрачной крепостной стеной,
За бесконечными лесами
За белой, снежной пеленой,
Над допотопными горами
Раздался ясно волчий вой.
И месяц бледный отщепенец
Ему безмолвной дрожью внял.
И умирающий чеченец
Вдруг твердым голосом сказал:
- О, братья! О, моя подмога!
О, Свет, начала и конца
Свидетельствую, нету Бога
Помимо нашего Творца.
И Мухаммад, Его посланник.
И наш прекрасный поводырь,
А ваш собрат, всего лишь странник,
Не шейх, не светоч не эмир.
Имам мятежного Кавказа?
Носитель Веры и Ума?
Теперь он только сын Шабаза,
Простой чеченец Ушурма,
Забытый в сумерках темницы
Встречает свой последний час,
И ясно видит ваши лица
И просит каждого из вас,
Простить его во имя Бога,
Как Он сейчас прощает вас.
За наши трудные дороги
И битвы, что сплотили нас.
Что сделал я? Сказал народу,
Что можно жизнь свою отдать,
Но Богом данную свободу
Нельзя без боя уступать.
По правилам худого века
Не может статься человек
Рабом другого человека
Ни в этот, ни в грядущий век.
И я услышал ясный голос
И отозвался он в груди,
Да так, что сердце раскололось.
«Иди – сказали мне – иди!
И в эту эру святотатства,
Несправедливости и лжи.
Свяжи расколотое братство
Народов ближних, и скажи
Что Бог един! И слово Божье
Есть действа верного глагол.
А все другое – бездорожье,
Томленье плоти и раскол.»
И я сказал, и вы мне вняли
Рассудком вашим и душой.
И сабли острые достали
Из ножен твердою рукой,
Когда отвергнув горечь страха,
Единой силой, в первый раз
Под вечным знаменем Аллаха
Сплотился Северный Кавказ.
И Он помог, и дни сражений
Мы твердо начали с побед,
Пока сердечных намерений
Не замутился чистый след.
Пока не грянул рог шайтана,
Когда, один за одного
Внутри расколотого стана
Поднялись данники его.
И вот они заголосили
Давая волю языкам
И то, что мы не говорили
Безбожно приписали нам.
Я разве звался вашим шахом?
Или пророком? Нету слов…
Я только прибегал к Аллаху
От зла их скверных языков.
И разве я, скажите, люди,
Вам говорил, что я святой?
Что жерла вражеских орудий
Залью небесною водой?
Свидетель Бог, Его Сифаты,
И Книга вечная Его:
Мои земные караматы,
Лишь вера сердца моего,
Что Бог един, а все иное -
Трофеи мира и гроши.
Что наше странствие земное
Есть испытание души.
Я призывал к благому нраву,
Я звал к отказу от грехов,
Но вы любили вашу славу,
Ваш тучный скот и свет домов
Вцепившись острыми когтями
В загривок мира как орлы,
Вы похвалялись сыновьями,
Из меди плавили котлы.
Одни из вас, забыв мечети
С дороги истинной сошли,
Другие же, мирские сети
Садам предвечным предпочли.
И если бы не алчность многих,
Их страсть к мешочкам серебра,
Мы победили бы убогих
Врагов свободы и добра.
Не страшен враг, когда забрало
Его открыто для войны,
Но страшен брат с нутром шакала,
Что бьет тебя из-за спины.
Они как львы в момент удачи
Закручивают в верх усы,
Но после первой неудачи
Скулят и бегают как псы.
Как много их ходило с нами
Худые сущности тая,
Но есть Творец над небесами
И Он им истинный Судья.
Читать дальше стр 4
И Он сказал: «Они в убыткеОни сошедшие с пути,
Возьми же в руки Наши Свитки
И Словом Нашим просвети
И призови их светом знанья
К раскаянью и чистоте,
Пока ворота покаянья
Еще открыты для людей.
Пока бесследно не иссякли
Сердца их светом и теплом…»
И вот, с покатой крыши сакли
Однажды, ясным Божьим днем,
Когда весна, жизнелюбиво
Покрыла цветом ветви слив,
Я понял - вот он, час Призыва,
И сделал первый мой Призыв…
Ах, эти сливы, помню даже
Чудесный дух их лепестков.
А чуть поодаль, словно стража
Шумели несколько дубов.
Как будто нарты - великаны
Поднявшиеся до небес
Из детских снов и сказок Наны.
И лес…и долгий, темный лес
Под бесконечным небосклоном,
Венчавшим эту красоту…
О чем же я?» - С чуть слышным стоном
Мансур вгляделся в темноту.
Но никого в кромешном мраке,
Как в абсолютной пустоте,
Ни слов, ни шорохов, ни знаков,
Ни войск, ни храпа лошадей.
Лишь тьма беспамятства и муки,
И умирающий с трудом
Сцепил в мольбе худые руки,
И слились в шепоте глухом
Мольба, молитва, покаянье
И озарение души:
- О, Дух, отправленный в скитанье,
На встречу с Господом, спеши.
Нет, смерть, не есть исчезновенье
В бездонной мгле небытия,
А лишь вторичное рожденье
Другого истинного – Я.
Пока душа под небесами
Кривой описывала круг,
Она все видела глазами,
Держала вещь посредством рук.
И хоть она держалась в теле,
Как бы субстанция одна,
Но суть вещей на самом деле
Распознавала лишь она.
Да будет так! Крылатой птицей,
Лети, легчайшая из двух.
Могила выглядит темницей,
Хотя освобождает Дух.
Господь, да снимет бремя страха
Когда подступит смерти мгла.
Будь благодарен, раб Аллаха.
Скажи, что истина пришла!
И пробил Час! Поскольку каждый
Орбитой движется своей
Пока не встретится однажды
С пространством истинных Идей.
Когда меня опустят всею
Длиной в кусок чужой межи,
Не думай, что я сожалею
Об этом мире полном лжи.
Скажи, что жизненная прялка,
Сломалась быстро и легко.
И не кричи, что жалко, жалко,
Ведь скисшееся молоко
Жаль больше. Разве я исчезну,
За пылью жизненных дорог?
Луна и Солнце канув бездну
Небес в предписанный свой срок
Восходят в сферу небосвода
И светят с прежней высоты,
Как будто не было ухода
В слепую зону темноты.
И разве же не прорастает
Зерно, когда рука твоя
Его с надеждою бросает
В сырую почву бытия?
Нет горше для души увечья,
Чем то, что лечится в огне.
Так почему же в человечьем
Ты сомневаешься зерне?
Всевышний, Вечный Царь творенья,
Великой милостью Своей
Все создает одним веленьем
В утробах ваших матерей,
Меняя облик ваш во мраке
И придавая новый вид…
О, мой Господь, я вижу знаки
За толщиной гранитных плит,
Как будто солнце над могилой
Для жизни будущей взошло…»
И вдруг, во мгле темницы стылой
Все стало ясно и светло,
Как будто вспыхнул круг алмаза
И озарил предел конца.
И видит шейх лицо Шабаза,
Суровые глаза отца.
И шепчет он, разъявши руки:
- Отец, прости, что не вскочил.
За эти годы тьмы и муки
Я видно выбился из сил.
Смотри, водивший за собою
На битвы тысячи людей,
Уже я не могу рукою
Достать до собственных бровей.
И черный кашель меня душит,
Заполнив легкие водой.
Но вот, Творец небес и суши,
Мне дал увидеться с тобой,
Здесь на краю моей могилы,
Последней станции земной,
Как будто кровь вернулась в жилы,
Прощальной, яростной струей.
Твоих глазах печаль утраты
И скорбных чувств ненастный шквал.
Отец, Аллах в Своем айяте
Еще нам встречу обещал.
И вот теперь, я умираю
Для этой жизни, ради той,
Как тот обрадованный раем
Асхаб от раны ножевой.
Да будет райская долина,
Жемчужиной Его щедрот…»
Старик глядит, и руку сына
В ладони бережно берет.
И странной нежностью объятый
Он шепчет горестно в ответ:
- Мой сын, мой первенец крылатый,
Я не печалюсь вовсе, нет.
Сказал же в ясном обещанье
Создатель: О, рабы Мои,
Я вас избавлю от страданья
И страха собственной души
Отныне, чтобы вы не знали
В грядущем вашем никогда,
Ни слез, ни боли, ни печали,
Ни чувства горького стыда.»
Спокоен я, твои мученья
Теперь остались позади –
И жизнь, и годы заточенья
И недуг, выжженный в груди.
Но эта весть повергнет в горе
Отчизну дальнюю твою
И не один опустит горец
Седую голову свою,
Кляня известье роковое
С тоской и горечью в очах.
И не одна горянка взвоет
Волчицей, раненной в горах.
А я спокоен, я-то знаю…
Пусть пядей не семи во лбу.
И как награду принимаю
Твою печальную судьбу.
Еще качала в колыбели
Тебя твоя седая мать,
А я уж знал – для высшей цели
Ты послан жить и умирать.
Что знаки вечной воли Божьей
Зовут тебя в иную даль.
Меня ж другое горе гложет,
Другая мучает печаль:
Вот ты умрешь, грядет эпоха
Других законов и людей.
Что станет с сыновьями Ноха?
Что станет с Родиной твоей?»
И шейх, кивая головою,
Как будто смотрит сквозь века
И гладит теплою рукою
Худую руку старика:
- Отец – он шепчет – даль обманна,
Темны грядущие века,
Где в плотных сумерках тумана
Течет великая река
Времен - неугомонный странник,
Незримый для пытливых глаз.
Создатель и его посланник,
Они все знают лучше нас.
Твой сын, всего лишь горстка праха,
Но к счастью, он совсем не тот,
Кто шутит с тайнами Аллаха,
Как тот персидский звездочет,
Рисующий кривые круги
Неразумением своим.
Но тьма тюрьмы мне стала другом
И острым зрением моим.
Я не следил за ходом суток
Не наблюдал ночных светил,
Но Богом, данный мне рассудок
Для речи этой сохранил.
Отец, счастливого рассказа
Ты не услышишь от меня,
Поскольку сумерки Кавказа
В багровом пламени огня.
И то, что с нами полыхало
И то что пережили мы,
Есть только слабое начало
Грядущих бурь и грозной тьмы.
Пройдет столетье, и другое
За ним столетие пройдет,
Пока кровавою рекою
Зло мира вcпять не истечет.
Покуда грозные светила -
Предвестники большой войны,
Лишенные былого пыла
Не вспыхнут в фазе тишины.
Как будто поднятые с моря
Толчками сумрачного дна,
Еще нахлынут волны горя,
Как смерч на наши племена.
И там на пике грозной драмы,
Встречая вражескую рать,
Другие явятся имамы
И будут звать на газават.
И в пекле будущих сражений
Держась за славу, как за меч,
Живые соки поколений
В сырую землю будут течь.
Дышавший воздухом свободы,
Как может жить в миазмах мглы?
Исчезнут целые народы
С поверхности родной земли.
Там - где адыг в лихом набеге
Пускался дерзко за Кубань,
Пройдут громоздкие телеги
Казаков пришлых и армян.
И только путник одинокий
Идя через родную степь,
Оплачет предков рок жестокий
И жизни порванную цепь.
И все тарковские шамхалы
Узрят в свой час, как их дворцы
Заселят тощие шакалы,
Ночные совы и скворцы.
Читать дальше стр 5
Как ветры скопища туманаРассеивают без следа,
Так гордых ханов Дагестана
Сметут грядущие года.
Как к снегу с крон лесной дубравы
Спадают желтые листы,
Так опадет былая слава
Князей могучей Кабарды.
И в красном зареве пожаров,
Как злак насущный в недород,
Погибнут семена алдаров
И башни их, и их оплот.
И там, на пастбищах высоких
Где жиром полнились стада
И тур резвился волоокий,
Как сон возникнут города
С большими крепкими домами,
Мирской, обманчивой красы.
И будут храмы с куполами,
Венчать распятия Исы.
А рощи, где пастух бессонный
Стерег тропинки с волчьих нор,
Заполнит говор посторонний,
Смущая тишь Кавказских гор.
Как туча с встречным ветром споря,
Слепит всполохами глаза,
Вот так над западным нагорьем
Пройдет великая гроза.
А что чеченцы? – шейх с тревогой
Всмотрелся в старого отца,
Как будто высмотрел дорогу
Отчизны дальней до конца.
Как будто там, во мраке зыбком
Увидел молнию в горах.
И тут же странная улыбка
На бледных вспыхнула губах:
- Отец – сказал он. Тихий шепот
Обрел подобие крыла
И стал похож на хриплый клекот
Большого, темного орла -
Отец, Аллах вернее знает,
И Он испытывает тех,
Кого страданьем отмечает
И любит вечно больше всех.
Все в мире тленно, Божьи сроки
Всему разумному – пример!
Недолго царствовал Двурогий
Над миром, гордый Искандер.
И Рум упал, когда из Шама,
На рубежи его границ
Явилось воинство Ислама
В лисамах белых до ресниц.
Царей, наместников, героев -
Всех смел великий ураган.
Ушла династия Хосроев
И пал языческий Иран.
И унеслось зыбучим прахом
В слепую бездну, без следа,
Все то, что именем Аллаха
Не освящалось никогда.
Лишь там, над будущим и былью
Среди космических могил
Еще мерцает звездной пылью
Праматерь Смешанных Светил.
Как дервиш ночью из ханаки
Следы ночного грызуна,
Я вижу тьму, но в ней есть знаки,
В ней буквы есть и письмена.
И Богоданным оком знанья,
Сквозь сжатый сумраком простор,
Я ясно вижу очертанья
Покрытых белым снегом гор.
Вон там вдали за облаками,
Смотри, отец, в папахе льда
Дымит ледовыми ноздрями
Могучий нарт Тебулос-мта.
А ниже, - вдоль речного склона,
Минуя сонный Харачой,
Худой пастух клюкой из клена
Ведет овец на Чеберлой.
Как щедр к творению Всевышний,
В какой предел ни укажи!
В апреле солнечные вишни
Уже цветут в Элистанжи.
И на хребтах карабулаков,
Обильных травами весны,
Среди еще зеленых маков
Вовсю пасутся табуны.
И вот за этот край высокий,
За эту Божью благодать
Мы будем жизненные соки,
Как дань в могилы проливать.
Враг переходит в наступленье,
С девизом вечным – захватить,
И лишь огонь сопротивленья
Его заставит отступить.
Мы, люди с чистыми сердцами,
С неприхотливою душой,
И, по сравнению с врагами,
Нас очень мало под луной.
Но свят Аллах, Зиждитель сферы,
Семи небес и всех светил,
Он дал нам дух и светом Веры
Его, как башню, укрепил.
И я, придвинувшийся к краю
Условного небытия,
С сердечной дрожью ощущаю
Порывы этого огня.
Мы и тогда продолжим биться,
Когда, устав от вековой
Борьбы, измученно склонится
Кавказ, поникнув головой.
Пусть сталь врагов острее бритвы,
И нет солдатам их числа, –
Союз кинжала и молитвы
Сломает горб любого зла.
И мы сражаться будем с ними,
Ряды расстраивая их,
Чтобы адатами своими
Не стать похожими на них.
Когда щепотку чистой соли
Бросают в кубок питьевой,
То, растворяясь поневоле
Она становится водой.
И молния не выживает,
Когда ударится об лед,
И волк в неволе умирает,
И птица в клетке не живет.
Что нам купечески-стрелецкой
Орды неверная стезя?
И русский царь, и бей турецкий
Худые будут нам друзья.
И все надежды на кого-то,
Помимо Бога на земле,
Есть немощь духа и болото,
Застывшее в грядущей мгле...
И будет даль в кровавых росах
Крутить свое веретено,
Когда, подняв корявый посох
Из мест округи Ведено,
Восстанет дервиш света знанья
И тихо к миру призовет,
За что отправится в изгнанье,
Благословив Адамов род.
Вдали от синего Кавказа,
В стране холодной и чужой,
Следы чеченского устаза
Засыплет ветер мировой.
И будет хиджа без разврата,
Отчаянная, как судьба,
Когда до берегов Ефрата
Дойдет чеченская арба.
Сквозь каменистое полесье,
Расплавленное, как слюда,
Где с Византийско-тюрской спесью
Чужие дышат города,
Как семена летят по ветру
В живом стремлении вперёд,
Вот так рассеется по свету
Святого Ноха, гордый род.
Пуская гибнущие корни
В чужие мертвые пески,
Не выдавая беспризорной
В сердцах клокочущей тоски,
Как плеть из гибкой бычьей шкуры
Роняет крепкая рука,
Застигнутого дикой бурей
В пути лихого седока.
Вот так однажды, словно в бездну,
Вслепую канув навсегда,
Чеченцы все-таки исчезнут
Во мгле на долгие года.
Однако тот же ветер бури,
Подув назад сметет песок,
И, как луна в ночной лазури,
Плеть снова явится в свой срок.
Так и чеченцы, лишь на время
Уйдут в могильные края,
Чтобы вновь восстать, как будто семя
Живого злака бытия.
И будут жить до дня восстания
Под солнцем правды и добра.
Тут голос сел до придыхания,
И к первым признакам утра,
Когда с последней формой тварной
Прервалась зрительная связь,
Имам умолк и благодарно
Смежил навечно веки глаз.
И тут же бледное сияние
По всей темнице разлилось,
Как будто там над мирозданием
Светило новое зажглось,
Как будто ангелов крылатых
Слетелся радостный отряд,
И триста шейхов тариката
В джаназе спешно встали в ряд.
ЭПИЛОГ
Напротив крепости старинной
На левом берегу Невы
Есть древний холм с песчаной глиной,
Покрытый плесенью травы.
Его горой Преображенской
Назвали в давние года,
Видать, монахи, тьмы Вселенской
Когда настигла их нужда.
Сюда весной поближе к суше
От волн грохочущей воды
Летят балтийские олуши
И часто селятся дрозды.
Там церковь есть для православных,
А рядом кладбище в крестах,
И очень много безымянных
Могил, затерянных в веках,
Монахов, грешников, конвойных,
Зарытых в спешке, наобум
И всяких, слишком беспокойных
Властителей бунтарских дум.
Над ним столетья прошумели,
И столько утекло Невы,
Что даже камни поседели
И стерся ситец синевы.
Там от старинного погоста
Остался лишь песчаный слой,
Где чьи-то призрачные кости
Надежно спрятаны землей.
И ничего не уцелело:
Ни крест, ни камень, ни бугор.
Два с лишним века пролетело
С тех самых стародавних пор,
Когда без суеты и спеха
Команда крепостных людей
Соединила тело шейха
С природой истинной своей.
Они его не хоронили,
Им это было все равно,
А словно в почву положили
Неистребимое зерно.
Кто верит в тайну жизни вечной,
Любую чувствует стезю:
И инвалид рукой увечной
Смахнул с худой щеки слезу.
И, глядя вниз светло и прямо,
По - человечески, как есть,
К могиле первого Имама
Поставил деревянный шест.
Все тот же купол неба стылый
Сияет с прежним торжеством,
Но стерся след святой могилы,
Покрывшись дерном и песком.
Все преходяще в мире этом -
От человека до птенца,
Есть только свет, и этим светом,
Как чаши полнятся сердца.
Все наши помыслы и думы,
Молитвы наши в этот час
За чистых мучеников уммы,
За предков наших и за нас.
Прошу у Бога с содроганьем,
Чтоб строки этого труда
Мне стали добрым воздаяньем
На сборах Страшного Суда...
А ты, духовный мой соратник,
Читатель мой и педагог,
Чистосердечный соучастник
Моих писательских тревог,
Хоть я не спал и лез из кожи,
Глагол к глаголу подгонял,
А все ж писал не ангел Божий,
А смертный в сумерках писал.
И если где-нибудь промашку
Найдешь – с попреком не спеши,
А сделай добрую поблажку -
На слабость зрения спиши.
Да станут строки этой драмы
В священный месяц Рамадан
Садакой памяти Имама
И всех шахидов - мусульман.
И все! Как к ночи флаг заката,
Оплыл последний воск свечи.
Писал же, внук Темир-Булата
И сын Тапы из Ведучи
Чеченец Асламбек Тугузов
На чистом русском языке,
Где диалект восточных русов
Кишит тюркизмами Берке.
Как в стужу мерзнущего волка,
К норе семейной греет путь,
Огонь исполненного долга
Мою приятно теплит грудь.
Теперь, прощай! Оплыли свечи,
Устало слиплись крылья век.
Инша Аллах, до новой встречи!
Ваш брат Тугузов Асламбек.
2022 г. 20 январь - 28 апрель.
Вернуться в начало
Вернуться назад