Стихи о Кири Бубе

 Шиирар - Стихи. Кири Буба

Горный аул. Девятнадцатый век.

Дикие нравы, но чистые помыслы.
Жил в том ауле – пока не абрек –
Самый простой молодой человек.
Честный крестьянин, любивший свой промысел.

Кирибуба – так назвал его дед,
Старый лезгин, в честь отца своего.
« О, мой Аллах, пусть оставит свой след,
Доблесть прославит на тысячу лет
Внук мой. Дай сил мне направить его.

Джигит между тем возмужал и окреп.
Горячее сердце кипит благородством.
В поте лица добывая свой хлеб,
К бедам людским был не глух и не слеп,
За справедливость умел побороться.

Нравилась парню соседская дочь.
В душе распевал он любви своей гимны,
Думал о ней напролет день и ночь.
Что в таких случаях может помочь?
Взгляд, говорящий, что чувства взаимны.

Но на окраине жил – не тужил
Царский наместник – развратник и плут.
Он на красавицу глаз положил,
Грязною мыслью ее осквернил,
И своего добивался как спрут.

Недолго раздумывал Кирибуба.
Ружье отцовское снял со стены, -
Прикончить подонка велела судьба,
Ради любимой не дрогнет рука.
Ее имя и честь будут им спасены!

Выстрелы, крики в ночи, - дело сделано.
Вот и свершился праведный суд.
Не пожалев никогда о содеянном,
Для власти богатых незримым стал демоном,
Средь бедных прослыл, как свой Робин Гуд.

Много лет грабил, но не был грабителем,
Все отдавая тому, кто в нужде.
Горы признал своей вечной обителью,
И если беспомощных где – то обидели,
Он никого не оставил в беде.

Добрых полвека абрекствовал он,
Полвека гналась за ним вся жандармерия.
Резок и быстр, как арабский скакун,
Неуправляем, как целый табун,
Он мог один повалить кавалерию.

Легенды слагались в лезгинских домах
О том, что не властно над демоном время.
Старел он, но также внушал дикий страх.
Чины появляться боялись в горах –
Им ужас внушало одно его имя.

Но храбрость и подлость соседствуют вечно.
Иуда присутствует в каждом краю.
В гостях у друзей задержавшись беспечно
(В компании друга часы быстротечны),
Герой пострадал за ошибку свою.

Царский отряд дом под утро в кольцо
Взял по наводке, без всяких помех:
« Ты окружен, - выходи на крыльцо,
Папаху сними, покажи нам лицо,
Сдайся и выбрось ружье, руки вверх!

Хозяйка накинула наспех одежду:
«Они сожгут дом и погубят тебя!
Что станет с народом, лишенным надежды?
Им вновь будут править шуты и невежды,
И плахами станут опять тополя».

«Мы все умираем, - ответил Кири, -
Но смерть очень важно и встретить достойно.
Надежду Аллах Всемогущий вселит.
Сегодня судьба мне погибнуть велит,
А завтра, я верю, придут еще воины!

Запомни: не ведом отчаянью страх.
Не зря ведь я грешную жизнь свою прожил.
А подлость – и держится на подлецах.
Нависнет над ними отцов наших прах,
И ворон над ними давно уже кружит.

«Пусть проклятым будет навеки стукач!» -
Рыдает старушка в объятиях сына.
«Не надо, диде, успокойся, не плачь.
На каждую силу,- пусть знает палач, -
Гораздо страшнее отыщется сила!

Кирибуба никогда не умрет,
Дух его будет витать над горами.
Коль сунется враг – пусть пощады не ждет.
Мы, горцы – не те, кто терпеть станет гнет,
А наш Робин Гуд всегда будет с нами!»

«Не выходите за мной, я прошу
И до рассвета не трогайте тела.
Я честью народа всю жизнь дорожу,
И смертью своею ему послужу,
Как в песне младенчества мать моя пела».

Абрек не допустит, чтоб дом пострадал, -
Надменно посмотрит в глаза самой смерти.
От ужаса нервы сдают у солдат:
«Ну, выходи же, кончай маскарад!
Ребята, винтовки еще раз проверьте!»

И вот он выходит, бесстрашен и горд –
Гроза угнетателей, символ Фемиды.
Вот он какой, атаман этих гор:
Улыбка насмешки, орлиный взор
И космы седые, видавшие виды.

Он с силой ружье свое в землю воткнул
И, навалившись, оперся руками.
Взглянув на вершины, он словно заснул,
Мигнул на прощанье огнями аул,
И тут же огни замелькали кругами…

Изрешетив атамана насквозь,
Жандармы от страха, как вкопаны, стали.
«А может, не ранен? Не ранен, небось…»,
И снова град пуль, напрямую и вкось,
Но он не упал, нет, напрасно все ждали.

Прячут солдаты трусливые взгляды,
Растерянно смотрит на них командир.
Десятками валят другие отряды,
Никто не рискует пойти и, встав рядом,
Узнать, что за бред вытворяет кумир.

Тонну свинца в мертвеца положили,
До самой зари измывались над ним.
Последнюю службу ружье сослужило,
С себя даже смерть полномочья сложила,
Но образ остался неколебим.

И лишь когда ночь приближалась к рассвету,
И небо слегка заалело зарей,
Мальчишку из новых послали в разведку,
И тот осторожно внимая совету,
Оружие вынул, светя фонарем.

И тут же слетелась орава кайот,
Чтоб голову наспех ему отрубить.
Им чудилось: он вот – вот оживет.
Но сделано дело. Добычу – в мешок,
И можно теперь о победе трубить!
Обманчива часто счастливая весть.
Царь – батюшка во всеуслышанье, громко,
Велел горцу голову буйную снесть,
И во дворец ему лично принесть
На блюдце златом, с голубою каемкой.

Пусть голова, не имея цены,
С пламенным сердцем разлучена.
Что губернаторы ей, что цари?
(Надолго нарушены были их сны).-
Да, снесена, но ведь не склонена!
Она – как орудие вечной вины,
Напоминанье о том, как грешны,
Что сила народа не истощена.

А сердце – оно ведь осталось в горах,
Оно ведь дарует тепло и надежду.
Да, больно, но больно на первых порах,
Потом понимаешь – он в лучших мирах,
А сердце мятежное с нами, как прежде.

Его хоронили крестьяне и знать,
Десятками тысяч стекались мужчины.
Жандармы не смели и носу казать,
Решили лишь издали понаблюдать,
Не пробуждая народного мщенья.

Надпись на камне могильном гласит:
«У жизни Кири не выпрашивал брода,
В истории нашей оставил свой след,
И доблесть прославил на тысячу лет.
Да будет он вечно в сердце народа!»